в мои стёкла стучатся ветви, птицы мокрые прячутся под карниз, водосточные трубы дрожат и поют, и поют нестройно. ты могла бы на моей кухне прятаться от дождя, но тебя всё нет. а я постелил бы постель, приготовил еду я бы всё устроил.
***
Ещё чуть-чуть и будет небо. И стаи бело-чёрных птиц с огромной тучай женских лиц. Ещё чуть-чуть и мы растаем. Как белый сахар в чёрном чае горячий случай поздним маем. Ещё чуть-чуть и будет лето. И пусть зима нам в спину дышит на шаг мы к лету будем ближе. Ещё чуть-чуть и мы проснёмся Как два влюблённых человека с холодной дрожью в краю света. Ещё чуть-чуть
***
осень - это движение из центра и изнутри когда тебе говорят не смотри больше не смотри а ты взгляд оторвать не в силах, все трешь глаза осень - это когда все уже было и удержать нельзя осень - она вбегает по капелькам в кровоток и уже ты стоишь и смотришь как льнет листок к чьему-то затянутому в кашемир плечу... осень? она будет такой, как я этого захочу.
***
Мы все меняем: кто - спящих рядом, кто - взгляд на вещи. Не зная правду ты хочешь выбрать, кто здесь разумней. Мы все застряли на переправе, мы все уснули меж тем, что вечно и быстротечно. Ты плавишь пули и отливаешь из них иконки
***
Kто сказал тебе, что я не скучаю? Я же городом тебя выключаю. Не включаю про тебя фильмы, Не читаю книги, Вырос и стал сильным, Совершаю подвиги. Кто сказал тебе, что я не ревную? Даже если я в другую сторону дую? Даже если я твой номер стираю, Кто сказал тебе, что я не умираю? Что не помню твой запах, забыл твой голос И сколько между нами разделительных полос. Кто сказал тебе, что я не прощаю? Я же заново тебя каждый раз укрощаю. Даже поровну, Всё равно, Как тебя зовут. Пускай на все четыре стороны Ровно Все идут. Я хочу снова драться с тобой, До бесконечности спорить, Убивать тишиной, Не касаться губами, кусаться. Но знать, что ты со мной.
Вот пишут все в дневник. И всё у всех красиво. А я урод и даже буквы у меня уродливые. И слова. И вообще.
Мне хочется говорить много, а получает ничего. Уродливое ничего.
Мне хочется говорить, что я не знаю, что такое нежность. Меня никогда не обнимала мать. Нет, конечно когда-то далеко в детстве... Но меня никогда не обнимала мать, не говорила "я тебя люблю", не гладила по голове и не рассказывала сказок. Я, в принципе, и не нуждалась. А сейчас не знаю. Я просто теперь удивляюсь проявлению в мою стороны нежности. Это так странно на самом деле. ха-ха.
Мне хочется говорить про это, но я чувствую себя уродом.
Я хорошо помню все слова отчима обращённые ко мне. Про ничтожество, про бесполезную, про никчёмную, про за чем ты нам и ничего из тебя не выйдет. Я запомнила хорошо и буду помнить до конца. До самого, мать его, конца! Нет, меня совсем не закаляют эти слова. Я просто буду помнить. Потому что подобное обращение ко мне мне кажется более правильным. Это вам не чужая нежность. Это самая реальная ненависть.
Я чувствую себя уродом. И мне хочется плакать. Хочется побыть маленькой девочкой, но вместо этого стоит просто уткнуться лбом в стену и помолчать с закрытыми глазами. Легче не становится, но зато больше не хочется плакать.
Мысль составить список собственных самых больших страхов мучает меня довольно продолжительное время, но как-то не доходило. Нет такого, что вот чего-то больше боюсь, чего-то меньше...я просто этого боюсь.
1. Стоящие поезда. Заставить пройтись меня рядом с неподвижным поездом очень сложно. Пусть он даже мёртв давно и лет сорок не был в движении. У него нет колёс и крыши. От него вообще остались только пустые вагоны. Я минуты не простую рядом. Вдруг сдвинется... Нет, действительно. Я боюсь умереть под поездом. хд
2. Чупакабра. Хм. Я не знаю, что здесь сказать. Около трёх-четырёх лет назад по тв3 была программа посвящённая этому существу. Правда-не правда, не знаю, но впечатление огромное и, наверное, на всю жизнь.
3. Насекомые. Здесь всё просто.
4. Темнота. Имея плохое зрение, до покупки линз я видел много, просто безмерно много непонятных, жутких, уродливых образов. Сейчас я просто в темноте совершенно не вижу. Даже когда начинает смеркаться, включаются фонари, вижу я всё словно в каком-то хреновом эффекте. Ощущение рельефного и дешёвого комикса перед глазами. Глаза просто убивают иногда.
5. Тишина в темноте. Тут мне лучше вообще не думать, иначе можно сразу в психушку. Моё воображение меня убьёт.
6. Вой сирены. К примеру, как в фильме "мгла". Мгновенная паника.
7. Потеряться. Полнейшая дезориентация. хд за 10 лет учёбы в школе, я до сих пор путаю кабинеты и могу заблудиться. хд
8. Крики. Если рядом со мной начинают ругаться на повышенных тонах, то опять же - паника.
9. Прикосновение к шее. Никогда! Не под каким предлогом! Ни в коем случае! Не нужно даже пытаться тронуть мою шею! Защищаться я буду любыми способами. Даже попробую сломать вам руку. Были случаи, но не настолько серьёзные. Чем объяснить это, я не знаю. На кофтах вырез должен быть минимум по ключицы. Я практически не ношу подвески. Точнее будет сказать, что ношу только крестик. Умереть повешенной или задушенной? Лучше иголки под ногти, да.
Пока всё. На данный момент чего-то ещё вспомнить не могу. хд
нет, это странно не потому что это парни,а потому что ЭТО БИЭЙПИ И ХРЕНОВЫ БАНЧАНЫ! эти пидры же даже на B.A.P Dairy не палились и свою комнату не показывали!
Есть у меня на рабочем столе такая папочка под названием "упоротые крайности" с различными фото и артами. Появилась она в ноябре того года и... там всё безумно красивое и от чего-то моё.
Представить просто. Через не сколько лет. Через сколько-то много лет, когда у меня будет муж. И у неё, и у неё, и у неё...у них всех. Даже, может быть, дети. Двое или трое. Это можно будет назвать счастьем. Своеобразным, но счастьем. Потому что воспоминания.
И в один прекрасный день, ничего не говоря семье, мы уйдём из своих домов. Сбежим(?).
Соберёмся. Я и жена, она и жена, она и жена, она и жена. ха-ха-ха. смешно очень даже. И, в общем-то, между собой знакомы далеко не все. А мы познакомимся. И должно же быть весело?
Можно о таком мечтать? Пожалуйста.
пшпшпшппшшппппппп /помехи/ пшшшпшпппшппп/помехи/
может быть ни у кого не будет семьи. а у кого-то будет. кто-то и так будет со своей женой, а кто-то не будет. кого-то держат воспоминания. кого-то не держит ничего.
соул конекшен, ага. я почти плакал. а когда смотрел Химчана почти плакал уже от смеха. ну он же там мудоковат. хд
танцы маленького Зело. это просто танцы маленького Зело. и не то чтобы умиляться хочется. тут идёт одно сплошное восхищение и, да, умиляться всё же хочется.
Кажется таким странным писать сюда. Разговоры с самим и всё такое. Поорать хочется, ага. Очень сильно. Столько всего в голове и груди,а выплеснуть некуда. И тексты не пишутся. И кричать не получается. Зато ныть, всегда пожалуйста. эх...
они мне так нравятся. обе. и просто одна сплашная безнадёга. привет, туман. здравствуй, пыль.
в бесполезное, в пустое...утро? по стенам, потолку стекало чувство. и было холодно, и было пусто в сознание немом и очень грустном.
Не знаю с чего начинать. Не с чего начинать. Просто день сегодня - "она". Я бы сидела за компом весь день. Как все другие дни. Мне совершенно лень выйти на улицу. Мне не хочется. Мне хочется спать. Но вдруг звонит она и громко приказывает идти с ней на море. Мне не хочется. Очень-очень не хочется. И поэтому я слабо ломаюсь сначала и придумываю глупые отговорки, хотя жару на самом деле не переношу, а потом соглашаюсь и бегу домой переодеваться. Мне казалось, что я опаздываю, но потом ещё минут 10 жду её у подъезда. Она выходит в новых шортах и майке. Хвастается мне. Я улыбаюсь и говорю, что всё заебись. Так оно, в принципе, и есть. Мы идём на море. У неё нет купальника и поэтому на ней просто белое нижнее бельё. Я не могу отрвать взгляд от белой кожи, ног, груди и невероятных просто ключиц. Она говорит, что жирная, и я смеюсь. Конечно жирная, говорю, конечно, детка. И мы смеёмся вместе. Я первая трогаю воду, которая очень холодная и сразу же ухожу обратно к покрывалу. Она трогает воду дольше. Она очень счастливая. Невероятное зрелище. Вообще на море пришли, потому что ей хотелось загореть. Но солнца вдруг не стало, когда мы пришли. И мы просто ели чипсы, пили апельсиновый сок и о чём-то говорили. Ей всё хотелось искупаться. На 2 минуты в небе мигнуло солнце, и она, уцепившись за это, попросила намазать её кремом для загара. Я заасмеялась. Неужели. Неужели я буду втерать в её молочную кожу крем. Я буду её касаться. Но мы передумали. Она передумала и я подумала, что мне лучше тоже передумать. У меня с собой была книга Пелевина, а ей я дала почитать Паланика "Кишки", что была у меня на телефоне. Мне хотелось посмеяться над её реакцией. Но ей понравилось и вообще они нормально переваривает подобные вещи. Я успокоилась. Она снова пошла мочить ноги, уже одевшись. И снова была очень счастливой. Она любит море и это был первый её раз за всё лето. Я сидела рядом на берегу и просто любовалась. Она сказала, что хочет искупаться. С собой не было полотенца. Раза с пятого я её уговорила, посылая открытым матом. И она согласилась, посылая меня в ответ. Оказавшись в воде по шею, счастливой она стала раз в 10. Я тоже. Я всё сидела и любовалась. У неё очень красивая, тонкая настолько, что видны голубые вены, кожа. И стройная фигура. Потом мы пошли к ней. Она помылась и распустила свои безмуно длинные волосы. Ходила вся такая в одной огромной футболке, которую ей подарил он. Он, который её бывший. Выпили кофе и сфотографровались для подруги на вебку. Пошли гулять в город. Она одела майку. Майку, которая подчёркивала её грудь и она смущалась. Всё было прилично, но весь вечер, кажется, мы только и делали, что ржали, шутили, говорили о её груди. Я гуляла в её тельняжке и, кажется, вообще была за парня. Стемнело. Мы встретили его. Его, который мой...у нас не было отношений, но там чувства и вообще за живое...В общем он шёл с другой. Меня задело. Смешно даже. А она в курсе. Резко обхватывает мою голову и прижимает к своей белой и красивой груди. Мы смеёмся, а я чуть ли не в слёзы. Мы смеёмся долго. И радует меня вовсе не её грудь, а то, что делает это она ради меня. Чтобы я улыбалась, а не наоборот. И я улыбаюсь. Ради неё. Мы сидим на лавочке около её дома и разговариваем. Подходит время и мне уже нужно идти домой. Но сначала нужно у неё переодеться. И весь путь от лавочки до её квартиры я думаю, как бы замечтаельно было сейчас её поцеловать. Я думаю о её губах. О том, что они наверняка очень мягкие. И что всё будет нежно. Я вспоминаю запах её шампуня, когда стояла рядом. Она сидела за компом после душа, и мы смотрели что-то в интернете. Я тихо дышала запахом её чистого тела и волос. Когда она достаёт ключи из моего портфеля, я говорю ей прямо. Я часто говорю ей, что хочу её поцеловать. Мы смеёмся, и она наверно постоянно думает, что я так серьёзно шучу. А я просто серьёзна. Я переодеваюсь, и она просит меня выкинуть ей мусор. Просто она уже переоделась в эту свою футболку. И я , посылая её, соглашаюсь. Она улыбается. Мы прощаемся. Я беру этот огромный чёрный пакет и выкидываю. Звоню ей. Её телефон звонит в мой портфеле. И я вздохнув, бегу обратно на 3 этаж. А у меня уже совсем нет времени. Домой я бегу, чтобы не опоздать. Далеко, кажется, снова вижу его с другой, но в голове они почему-то не задерживаются. Я бы сидела дома у компьютера. Но я не могу ей отказать.
...Смешно где-то внутри. Ненавязчиво, тихими шорохами, еле-еле вдохами и скорым ноябрём. Это осень вроде бы. Но не холодно же и ливни тёплые, будто с моря самого. Наверно солёные, но ведь кажется... А у неё весна. Лёгкая, нежная, трепещущая. Такая милая фея. Фея с весной в глазах.
Щекотно чуть ближе к горлу. Голос пугается, затихает и в конце замолкает вовсе. Конец октября слова ломает, затыкает, почти на колени ставит... А она смотрит молча и улыбается. Понимает, глазами благодарит и чуть жмурится от остывающего осеннего солнца.
Взрывается рядом с лопатками, в затылке, локтях и на кончиках пальцев. Покалывает и приходиться перебирать плечами и греть руки собственным дыханием. Гадкая такая осень. Паршивая. По-своему приятно-тягучая и совсем живая. Живая слишком и очень. Невыносимо заметная.
А у неё есть своё собственное ручное чудо. Греет изнутри и она светиться. Тёплым, ласковым, приятным светом. Фея... Такая волшебная.
Серые дни подкашивают, бьют под коленями, в спину, затылок. Не раздумывают даже. И не понятно. Работа это или развлечение.
А она держится. Своим чудом защищается и рисует бесконечные яркие улыбки. Фея.
И тут как-то дошло до меня. Не хочу себе мужчину/парня в жизни. Не нужно мне.
Я с ними не умею ничего как-то. Только может тоже парнем становиться и всё. Не нужны мне муж и отец. Друзья и кто-то там ещё.
Я хочу только восхищаться теми красивыми людьми с экранов телевизора. Те, которые в интернете. Я хочу только смотреть и слушать азиатов, европейцев. Которые далёкие и недосягаемые.
Всё. Рядом, близко мужчины мне не нужны. Ну пожалуйста.
Спасибо, папа, что в последнее время высказываешь мне. Спасибо, что напоминаешь мне о моей бесполезности. Что я та самая незначительная хрень без единицы. Говоришь о моей бездарности и, в принципе, ненужности. Что мешаюсь и могу только - ничего. Что неспособна учиться.
Ты мне даже не родной отец.
Я тебя вообще боюсь.
Лучше бы ты ударил. Правда. Мне бы легче стало. До меня бы дошло.
Это тоже самое mid-euseyo, только я сменила название. просто потому что.
III
Про газировку, сон и компании.
читать дальшеЧунхон чувствует, как из его груди что-то рвётся наружу, сбивая рёбра, царапая горло. Вырывается кашлем и наводит ну совсем невыносимый хаос внутри. Чунхон помешан на этом своём «внутри» и топит его в тёплом бульоне и текстах Голдинга, лишь бы никому не рассказывать. Чунхон болен.
Ему совсем не хочется газировку, которую покупает Ёнгук, потому что больно. Но обижать хёна не хочется тоже и Чунхон напрашивается на глубокий поцелуй.
Химчан тактично громко стучи ложкой по стенкам кружки где-то на кухне, когда Ёнгук не сдерживается и протяжно стонет в чужие губы, а Чунхон в ответ хрипит и закашливается. Ему немного тяжело с больным горлом, тяжестью в затылке и ломотой в костях Просто этим утром его снова накрывает больной волной.
Ёнгук понимает, аккуратно кладёт своего ребёнка на подушки, заворачивает в одеяло и очень нежно, насколько только может, обнимает, целует в висок и уходит на кухню.
И Чунхон вдруг задыхается от такого. Нестерпимо хочется плакать, потому что чувствовать эту огромную, горячую любовь невыносимо сложно. Ещё сложнее проявлять. Чунхон поворачивается на бок, двигается ближе к стене и, оставив видным из-под одеяла только глаза, смотрит телевизор.
Когда Ёнгук садится за стол, то Химчан всё ещё мешает свой кофе и задумчиво смотрит в окно. Да так задумчиво, что даже не замечает друга. Ёнгук понимает и здесь, поэтому просто кладёт руки на стол и утыкается лбом в сгиб локтя. Если честно, то он совсем-совсем не высыпается.
Состояние Чунхона его очень беспокоит. И не в простуде дело. Зелёные линии пугает больше.
- Шёл бы спать. Куда лучше, чем разваливаться на столе… - куда-то в пространство говорит Химчан и продолжает смотреть в окно. Ложка откладывается к полной сахарнице и несколько горячих глотков исчезают за тонкими губами. Ёнгук чувствует еле знакомый запах граната, примешивает к нему аромат кофе и вдруг ощущает себе нереально живым. С глубоким вдохом набрасывается совершенно новая реальность и Ёнгук сбивается с ритма, дышит не ровно и даже немного задыхается.
- Ты чего?
Ёнгук ответить не может, только отталкивается от стола и ждёт когда пройдёт лёгкое головокружение. Напротив Химчан. Напротив окно и 7 этаж. Там, дальше, за узкими плечами, чёрные окна многоэтажек и чуть видно выбеленное небо с размытыми по нему серыми облаками.
- Я не знаю, зачем покупаю каждый раз кофе, но регулярно продолжаю это делать. Чунхону не надо. Не предлагай ему и если сам попросит – не давай. Химчан хмыкает и бросает взгляд на стоящую рядом совсем не тронутую газировку, и думает, что лучше бы кофе, чем эта нахимичиная не понять чем дрянь. Но молчит, понимая, что Гук всё равно будет воспитывать по-своему.
- Готовить сегодня что? – Химчан допивает кофе и сразу же моет за собой кружку.
Ёнгук думает, что он мальчик-порядок, а потом смотрит на лохматый затылок, выпирающие лопатки, упругую задницу и передумывает на мальчик-который-может.
- Что хочешь. Я всё съем.
И уходит, решив действительно поспать.
За то короткое время, что Ёнгук был на кухне, Чунхон успевает задремать. Ему даже начинает сниться что-то размыто-зелёное, как газировка и неприятно липкое, но осторожное тепло, забравшееся под одеяло, возвращает его обратно в комнату.
- Хён, - шёпотом тянет Чунхон и отворачивает голову от Енгука, - я же заражу.
- А не поздно ли говорить это после твоих настойчивых поцелуев, а?
Ёнгук двигается ближе и целует своего ребёнка в светлую макушку. У волос Чунхона нет определённого запаха, но Ёнгуку хватает того, что в них можно просто уткнуться носом и не дышать шампунем, а дышать самим Чунхоном.
Чунхон громко сопит в подушку, понимая, что Ёнгук прав. И вздыхает.
- Тогда почему бы тебе не вернуться ко мне? Ну, ночью?
- Детка, меня Химчан не пускает, - улыбаясь, сознаётся Гук.
- Почему?
- Говорит, пидарасов не любит.
Чунхон разворачивается обратно к Ёнгуку и, уткнувшись ему в грудь, смеётся. Ёнгук смеётся тоже и понимает, что нагло обманывает ребёнка. И будет обманывать до тех пор, пока Чунхон не начнёт видеть свои сны с открытыми глазами. Ёнгук думает, что Химчан всё-таки прав.
- Ты кажется спать собирался.
- Уже не хочется, хён.
- А за компанию?
За компанию Чунхон может всё что угодно, если компания хорошая. Поэтому он целует Ёнгука куда-то в область ключиц и, удобно устроившись на чужой груди, закрывает глаза.
Ёнгук впервые высыпается за последние несколько дней.
Химчан варит рис и слушает, как за стенкой смеются его мысли за последние несколько дней. Химчан не чувствует себя лишним, но чувствует лишнее в себе.
Совсем не могу писать просто так. Приходиться нагуливать музыкой. И сидишь после с такой сильно пульсирующей точкой в груди... Чёрной-чёрной. Постепенно доходит, что не точка вовсе, а чёрная дыра. И будет писаться или нет от неё зависит.
Для меня это работа как-то неожиданно появилась. И почему-то многое значит. Странное, неразборчивое...не до конца пока ещё, недодуманное. И к чертям ХЭ.
Название: mid-euseyo Автор: HyunPuf Персонажи: Ёнгук/Чунхон, Химчан Рейтинг: R Жанр: Слэш, ангст Предупреждения: AU, OOC, небеченно Описание: Странная история о мальчике Чунхоне вокруг которого было 2 человека. Вместе они образовывали треугольник. А внутри у Чунхона был образован бардак. 타블로 (Tablo) – 집 (Home) feat. Lee Sora
I.
Про счастье, советы и зелёнку.
читать дальшеУ Чунхона имеется огромный бардак внутри себя. А ещё любовь к танцам, цели и Ёнгук. Всё это настолько разное, что иногда мальчик не понимает, как получилось так, что всё это взаимосвязано. Одно вытекло из другого и вот он - бардак. По ночам Чунхон плохо спит. Это похоже на страх темноты. Так же обволакивает, даёт выдуманные уродливые образы и гонит в угол, под одеяло. Только темноты Чунхон совсем не боится, а вот оказаться вывернутым наизнанку в своей же постели уже страшно. Поэтому мальчишка тыкается носом в грудь Ёнгуку, в панике хватается за его плечи и часто-часто дышит. Ёнгук не брезгует к чужим страхам. Поэтому заботливо прижимает к себе и терпит бесконечные ночные истерики без повода. Это и привычкой уже стало, и обнимать беззащитного Чунхона совсем не надоедает. Потому что Чунхона Ёнгук любит. Больной, взрослой любовью к больному взрослому ребёнку. Чунхон действительно взрослый и постоянно болеет. Болеет своими непонятными ночными страхами и по-взрослому о них не рассказывает. Только жмётся к Ёнгуку и стонет сквозь крепко сжатые зубы, как от движущегося внутри острого лезвия. Это у них так принято.
Днём они ходят в студию к Ёнгуку. Небольшая комната едва позволит разместить в себе и человек 10, но Чунхон умудряется танцевать и проделывать свои чуть ли не акробатические трюки, не задевая при этом многочисленные приборы, картонные коробки и клетчатый синий диван. Ёнгук улыбается. Широко, открыто. Когда счастлив его ребёнок – счастлив он. А Чунхон действительно счастлив. Ему нравится эта маленькая комната, родной диван, общество Ёнгука и музыка, которую написал старший. Всё это одна сплошная идиллия.
Когда Чунхон устаёт и жадно глотает газировку из магазина напротив, Ёнгук садится рядом на диван и садит ребёнка себе на колени. Они целуются долго, медленно, развязно. Так, что в затылках стучит от ярких ощущений, а в груди плещется раскаленное солнце. И Ёнгук понимает, что это любовь. Понимает каждый раз и сильнее обнимает Чунхона за талию. Последний стонет чуть пошло, игриво кусается и успевает улыбнуться на секунду-две. Всё у них как-то бесконечно хорошо.
Вечером, часов в семь, они идут в город. Они не держаться за руки, запихнув их поглубже в карманы, а только касаются друг друга плечами. Когда у Чунхона мёрзнут уши, они заваливаются в ближайшей супермаркет и Ёнгук катает своего ребёнка в тележке. У Чунхона ноги длинные, худые и Гук не сдерживается – гладит его острые колени. Мальчишка сидит к нему лицом и смотрит озорными глазами. Ёнгук покупает ему хлопья и молоко.
А потом снова ночь.
____
Чунхон вдруг подхватывает простуду. У него высокая температура и необходимость завернуться сразу в два одеяла, потому что кости жутко ломает, выворачивает, а кожа и вовсе трескается. Всё это, потому что холодно, объясняет Чунхон. Ёнгук понимает, заставляет пить горькие таблетки, звонит Химчану и ложиться рядом, обнимая со спины. Чунхон скулит и медленно проваливается в темноту.
Химчан приходит через 30 минут. Усталый и взволнованный, он наспех разувается, суёт куртку Гуку и почти вбегает в комнату, где спит Чунхон. Когда Ким сам проверят температуру губами, поправляет одеяло и убирает намокшие волосы со лба мальчишки, то только тогда позволяет себе немного расслабиться и увести себя на кухню, где уже готов крепкий кофе.
- Хватит трахаться каждую ночь. Ты же не высыпаешься совсем, голова сейчас наверняка гудит… - негромко рычит Ёнгук и выливает свой кофе в раковину. Вторую чашку заварил автоматически.
- Ты Чунхона любишь? Вот и люби. А меня не трогай… Я взрослый мальчик. Сам разберусь. - Химчан отпивает сразу половину, обжигая горло и грудную клетку изнутри, от чего морщится и давится, потом откашливаясь в кулак. – Твоя забота, ну, совсем не тему. Смешно даже.
- Ты потише на поворотах, Ким. Я тебе цветочки носить не буду.
- А я и не прошу.
Они сидят на кухне ровно до того момента, как за стенкой раздаётся хриплый, тяжёлый кашель Чунхона. Первым рядом с мальчиком оказывается Химчан. Приподняв ещё не проснувшегося ребёнка, он гладит его по спине и что-то шепчет ему на ухо. Ёнгук не разбирает, что именно и вдруг ревнует. Потому что Чунхон ослабевшими руками хватается за чужие плечи и больным горлом хрипит в тонкую белую шею.
Когда приступ проходит, Химчан укладывает его обратно и держит кружку с водой, чтобы мальчик мог спокойно попить.
Химчан оборачивается на Ёнгука и недовольно смотрит, на его самодовольную улыбку.
- Научил ребёнка, идиот… - шепчет Ким и усаживается на пол, опираясь спиной на кровать.
- Это он сам. – Ёнгук сел рядом. – Задумайся. Тебе даже дети говорят.
- Пошёл ты…
______
Чунхон продолжает болеть всю неделю и Ёнгуку приходится поселить на эту неделю Химчана к себе и делить с ним один узкий диван. Чунхон не позволяет спать рядом с собой, потому что заботится и не хочется заразить.
Только вот Ёнгук был категорически против. На вторую ночь Чунхон начал дышать как-то слишком часто, впился пальцами в собственные плечи и разрыдался во сне. Ёнгук тогда с ума чуть не сошёл. Уже сорвался с места и хотел оказаться рядом со своим ребёнком, но его грубо схватили за локти и повалили обратно на диван. Химчан оказавшись сверху, крепко его держал, не давая шанса вырваться.
- Пусть разберётся со своими страхами. Дай ему попробовать разрушить свои иллюзии. Подумай о нём, Гук, – в темноте глаза Химчан казались не живыми и смотрели зло, но в тоже время с холодным спокойствием.
- Но он плачет, Ким. Отпусти меня… Я же с ума быстрей сойду.
- Что ты как тряпка, а? Чунхон сильный, понял? Понял, я спрашиваю?
Химчан сильнее сдавил плечи Ёнгука, от чего последний скривился и сдавленно, безвыходно прохрипел.
- Понял.
- Сейчас я тебя отпускаю, и ты остаёшься на месте, ладно?
Ёнгук кивает, зажмуривает глаза и чувствует, как исчезает тяжесть чужого тела.
Всю оставшеюся ночь Ёнгук не отпускает руку Химчана. Ким переплетает с ним пальцы и поворачивает друга к себе лицом. Часов до шести он смотрит ему в глаза и шепчет бессвязную речь о сильном Чунхоне, который со всем справится.
Когда Чунхон просыпается, Химчан отпускает Ёнгука и наблюдает, как его друг стоит на коленях перед кроватью и сжимает в объятиях мальчика. Ёнгук целует смазано в щёку и губы, а потом вытирает размазанные слёзы на чужом лице; снимает с Чунхона промокшую насквозь от пота футболку и осторожно касается длинных царапин на сгорбленных плечах.
- Тут трахайся – не трахайся, а с вами всё равно хрен выспишься, – хмуро ворчит Химчан, подавая Гуку зелёнку.
Чунхон смотрит на всё это немного растерянно. Он не понимает, почему у него так щипает плечи и почему Ёнгук такой взволнованно-испуганный.
- Ты у меня сильный мальчик, Чунхон. Обязательно поправишься.
II.
Про бульон, спортивную сумку и зелёные полосы.
Tablo - Airbag Feat. 나얼
читать дальшеБардак внутри Чунхона разбавляется тёплым, кажется куриным бульоном. Он очень даже вкусный и совсем не противный, но после 3 кружки больше не хочется. Когда Чунхон сообщает об этом заботливому Химчану, тот только мотает головой и уговаривает на ещё одну. Просто у Чунхона жутко болит горло, и глотать что-то кроме тёплой жидкости ему больно. Вот Ким и думает, что ребёнка нужно хорошенько накормить.
Химчан вообще очень заботливый и какой-то не по-мужски хозяйственный.
Следующим днём Химчан уходит часа на два, оставляя Гука и Чунхона одних. Ёнгуку не терпится и он, не обращая внимания на слабое сопротивление, залезает под одеяло к Чунхону и торопливо, нервно целует сухие губы, часто прерываясь из-за постоянного кашля, вырывающегося из груди мальчишки. Сопротивляться у Чунхона нет сил. Он чуть сгибает ноги в коленях, между которыми Пан удобно устроил свою ногу, и пытается подстроиться под Ёнгука, который сегодня странный, сбивчивый, потерянный.
Они целуются час, не возбуждаясь, и потом Чунхон сдаётся. Вялость берёт верх, и тягучая ломота постепенно охватывает всё тело, разливая по конечностям неприятные ощущения. Чунхону плохо и хочется зарыться поглубже в одеяло и подушку, чтобы перья заполнили лёгкие. Чтобы мягкие, невесомые перья изнутри грели и фильтровали вдыхаемый воздух. Хочется, а вместо этого только ощутимая такая проволока плавится внутри и принимает свободные формы. Присутствие Ёнгука не спасает от всего этого. Он держит за руку и смотрит в потолок, напевая одну из тех мелодий, под которую Чунхон любит танцевать в небольшой студии своего хёна.
Ещё через час приходит Химчан. Вместе с собой он приносит спортивную сумку с вещами, личным шампунем и книгой Голдинга.
Ёнгук готовится к тому, что у него наверняка будет болеть спина. Потому что диван узкий для двух взрослых парней, а болеющего Чунхона он туда не положит. Ёнгук вздыхает и понимает, что всё идёт правильным ходом.
С этого момента Чунхон начинает пить бульон. Надоедающий после трёх кружек бульон.
Часам к семи, когда Чунхон привык болтаться с Ёнгуком по городу, Химчан садится на кровать к стенке и читает вслух ту самую книгу, которую принёс. Чунхон жутко благодарен хёну, потому что читают ему с самого начала, хотя картонная красная закладка уже давно перескочила где-то за середину.
Ёнгук тоже слушает. Ему не настолько интересна книга, насколько интересно слушать Кима. Он читает с пониманием и старается донести какой-то далеко спрятанный смысл. Только Ёнгук его не улавливает, а только впитывает чуть хриплый, размеренный голос Химчана. У них снова всё как-то хорошо и спокойно.
Минут через 25 Чунхон незаметно для остальных засыпает и сползает вниз с подушки, теряясь в огромном белом одеяле, словно ныряет вглубь густой пены, откуда никто не собирается его вытаскивать.
Химчан и Ёнгук снова пьют на кухне. Пьют кофе и чай. Химчан по привычке отхлёбывает много за раз и ему кажется, что по рёбрам у него стекает горячий водопад крепкого кофе, а Ёнгук смеётся глазами и ждёт, когда остынет его чай. У них тоже принято.
- Может, сегодня погуляешь по бабам, Химчан? Я за Чунхоном присмотреть смогу.
- Мне показалось или ты меня сейчас дураком назвал, а?
- Не показалось, - вздыхает Ёнгук, после небольшой паузы и сразу вспоминает, куда он убрал зелёнку.
- Мне тебе ещё раз сказать, что Чунхон сам должен выкинуть из своей светленькой головки эти страшные сказки, Гук? Ты же понимаешь, что, чем скорее, тем лучше. – Химчан допивает кофе, и морщиться, будто от больного зуба. – Горький он у тебя. Жуть просто.
Ёнгук понимает. Отворачивается и смотрит в стену, за которой спит его ребёнок. Пока ещё спокойным, ничем не обеспокоенным, сном.
- Но почему именно сейчас? Пусть переболеет, а там уже...
- А там уже меня здесь не будет и ты, слабовольная тряпка, нихрена не сумеешь себя сдержать.
- Ким, следи за своим языком. У меня же помимо воли ещё и нервы слабые.
- Знаем-знаем, Гук. Но ты должен. Твои плечи уже натерпелись.
Химчан снова ложится к нему лицом и крепко держит за руку, вторую подложив под голову, чтобы быть чуть выше. Он только после душа и Ёнгук чувствует совершенно новый запах в этой квартире. Запах чужого шампуня. Это что-то похожее на гранат, потому что перед глазами вдруг всё рубиновое и густое. Ёнгук видит в глазах напротив огромное, всёохватывающие спокойствие, которое небольшими волнами постепенно накатывает на него и расслабляет, погружая в лёгкую дрёму. Ёнгук почти засыпает, рисуя в голове слегка пухлые губы Чунхона, как вдруг эти самые губы раскрываются в немом крике и уже реальный Чунхон начинает ворочаться и сминать одеяло, обхватывая собственные плечи. Начинается, понимает Ёнгук. Понимает Химчан и зачем-то двигается ближе, закидывая ногу на чужие бёдра.
- На всякий случай, - объясняет Ким, но Ёнгук уже не слышит.
На следующее утро у Чунхона не проходят зелёные линии. Они становятся ярче и не намного длиннее.
- Так нужно, - говорит Ёнгук и целует мальчишку в лоб. – Чтобы ты скорее поправился.
Чунхон Ёнгуку верит. Верит его улыбке, сонным глазам и, пока еле различимым, тёмным пятнам под глазами. Чунхон искреннее всему этому верит и пересаживается на колени к Ёнгуку, целуя его в губы по-взрослому. Вчера так не получилось, а сейчас за ними наблюдает Химчан. Только он совсем не мешает. Чунхон хочет показать, что ему куда лучше.
А потом Ёнгук уходит в студию. Дописывать песни и на обратной дороге купить ребёнку газировки, чтобы как-то поднять ему настроение. Чунхон тоже хочет с Ёнгуком. Хочет станцевать под его музыку и хочет его на синем клетчатом диване.
Химчан закрывает за Ёнгуком дверь и возвращается к Чунхону, который пока с удовольствием пьёт только что приготовленный бульон.
- Тебе Ёнгук говорит, что я постоянно не ночую дома?
- Неа. Просто от тебя чужими людьми, Химчан-хён, за километр несёт. – Чунхон делает глоток и чувствует, как бардак внутри до этого стоявший как попало на выдуманных полках, вдруг разом падает на пол. – Почитаешь ещё, хён?
Только что пересмотрела B.A.P Diary и только дошло.) Показывали комнату Дэхёна и Ёндже вместе с ними, та же ситуация с Чунхоном и Чонопом. А вот Гука с Химчаном как-то тактично пропустили. Не, янеполшый и я не намекаю...ну просто как-то само собой намекается.)