каждую (совершенно абсолютно) ночь я сижу на кухне на окне. вид замечательный: стоянка, которая чуть ли не каждый час принимает огромные машины, и рядом какое-то ооо спецстальконструкции, где в будке никогда не гаснет маленький телек. чуть левее маленький и старый деревянный дом пожилой пары с большущим и тихим псом на привязе. ещё левее гаражи, в которых вроде как живут гастарбайтеры и часто водят проституток.
за главным зданием этого ооо проходит железная дорога. и всего один раз я увидела поезд. тоже ночью, тоже одна. и когда он загрохотал, стало вдруг невозможно легко и счастливо. беспричинное и внезапное чувство. я смотрела до последнего, пока не скрылся последний вагон. пёс проснулся и тоже смотрел.
потом всё снова стихло. больше ничего не отличало эту ночь от прошлой и позапрошлой. только поезд был и грохотал. и было хорошо,

---

название: горели плащи.
персонажи: кагеямаlхината; укайlтакеда; цукишима(l)ямагучи.
рейтинг: пг-13.
жанр: ангст, драма, преслэш.
предупреждения: смерть персонажа, АТАКА ТИТАНОВ!AU.
размер: мини.


От Хинаты пахло потом, сырой одеждой. Рыжие волосы потемнели от влаги. Хината зачесал их рукой назад, но те упали обратно на лицо через пару секунд. Он сидел на мокрой траве, наплевав на белые штаны, на темнеющие на них грязные пятна, на то, что скоро он не будет чувствовать задницу от холода. Рядом с бедром лежала пара поломанных лезвий. Хината зачем-то пытался почистить их землёй, обтереть об траву, но получалось плохо, и Хината плюнул на это дело и уселся спиной к мёртвой лошади. Из её живота всё ещё тонкой струйкой вытекала кровь, и это был единственный звук на десятки километров вокруг, не считая его собственного дыхания. Больше никто не дышал.

В голове неразборчивым эхом отдавались крики недавно прошедшей битвы. Бессмысленной. Страшной. Заранее проигранной. Они поздно запустили в воздух чёрный дым. Хината пытался надеяться, что кто-нибудь сюда прибудет до тех пор, пока он не замёрзнет до смерти; что сигнал заметили; что возьмут лишнюю лошадь. Но солнце садилось, его бил озноб, земля пропиталась кровью. Хината боялся оглядеться вокруг и сидел, не поднимая головы, разглядывал грязные носки своих сапог. Хината боялся закрыть глаза и больше никогда их не открыть. Но он так устал. Господи, так устал.

В голове шумело. Лоб утыкался во что-то сухое, тёплое. То и дело слабо подбрасывало вверх-вниз, вверх-вниз. До Хинаты не сразу дошло, что его подобрали. Он слабо зашевелился, попытался открыть глаза. Его руки засунули под чужие ремни, что тянулись по бокам туловища, вытащить их у Хинаты сил не было, получилось только повернуть немного голову.

— Эй, очухался? — голос Хината не узнал, потому что прижимался ухом куда-то между чужих лопаток. Голос гудел, будто бы звучал изначально в его же голове. Хината промычал что-то нечленораздельное и замолчал. Сил не было даже говорить. Хината точно был уверен, что едет не с девушкой, пусть спина и была узкая, и «обнимал» он солдата без проблем. Хотя было всё равно, в общем-то. Главное, нашли.

— Только не засыпай снова, блять. Не довезу ещё.

Хината поморщился. Голос снова загудел, пробрав насквозь. Глубоко вздохнув, Хината всё же отодрал голову от чужой спины, открыл глаза. Уже почти стемнело. Рядом скакало ещё несколько лошадей, солдаты были в капюшонах. Сзади лошадей было больше. И повозки, около трёх штук. Хинату замутило. Он развернулся прямо, разглядел впереди в свете фонарей стену, а потом поднял глаза и попытался сфокусироваться на чужом затылке.

— Кагеяма…

Это действительно был Кагеяма. Его затылок Хината узнал бы даже с одним глазом в темноте. Сильного, независимого, уверенного в себе Кагеяму чаще всего можно было видеть со спины.

— Почему не усадил меня в повозку, а, — голос у Хинаты сел. Он почувствовал, как напряглись чужие плечи. Значит, услышал.

— Если хочешь ехать рядом с трупами, то не проблема. Сейчас скину.

Голос его звучал тоже тихо, совсем незлобно. Хината слабо потёрся лбом о его спину, отрицательно мотая головой. До стены оставалось совсем немного. Хинату снова клонило в сон. Он старался не засыпать, слушал, как билось сердце Кагеямы, как редко фыркали лошади, скрипели повозки.

Это был его первый поход. Ему каким-то хреном повезло остаться в живых.

---

То, что у него оказались сломаны три ребра, вывихнута лодыжка и лёгкое сотрясение Хината узнал к вечеру следующего дня. Как проснулся. Немного кружилась голова, тошнило, было сложно дышать и больно сидеть. Потом вырвало. Он отказался есть полную миску бульона. Попил воды и уставился в потолок. На дальней от него койке лежал Ямагучи. Лежал, отвернувшись к стене, кажется, спал. Хината слышал от сестры Евы, что Ямагучи ослеп. В смысле совсем, ему пришлось удалить глазные яблоки. Хината тогда посмотрел в сторону его койки — белые занавески были задёрнуты — и подумал, что удача всего его отряда вдруг почему-то оказалась за его плечами. От чего-то стало стыдно.

Остальные койки были свободны. Больше нуждаться в медицинской помощи было некому.

Через три дня Хината смог самостоятельно сидеть. Тугая повязка приносила явный дискомфорт, но в общем было терпимо. Трещины на потолке будто отпечатались на сетчатке глаз, Хината видел их, каждый раз закрывая глаза. Ещё было окно с видом на полигон. Полигон был так далеко, что два огромных чучела титанов казались совсем мелкими. Титаны. Хината не мог вспомнить того ужаса несколько дней назад. Ужаса, который вгрызся ему в глотку, стоило только подняться воротам. Да и вообще не получалось думать о чём-то конкретном. В голове было пусто. Хината помнил, что было холодно. А потом спокойно. И Кагеяма, его спина.

Ямагучи навещал Цукишима. Обычно хмурый и безулыбчивый Цукишима вызывал у Хинаты противоречивые чувства: сильный, шустрый парень, преуспевал в тренировках, но был редким говнюком; на лице постоянное недовольство работой в команде. И только добрый Ямагучи терпел его, тёрся постоянно рядом. Цукишима, видимо, терпел в ответ и старался грубить Ямагучи поменьше.

Когда Цукишима пришёл в первый раз, Хината кивнул ему и опустил глаза. Цукишима громко втянул воздух через нос, поджал губы и медленно прошёл к дальней койке. Хината слышал, как заскрипели железные кольца, задевая гардину, а потом резко наступила тишина. Кажется, Хината задержал дыхание. И Цукишима тоже.

— Чёрт подери.

Хината непроизвольно сжал одеяло и, не выдержав, глянул исподлобья на койку Ямагучи. Цукишима стоял, не отпуская белую занавеску, и смотрел, как медленно Ямагучи разворачивается на голос, садится и поворачивает голову мимо Цукишимы. Хината впервые видел Ямагучи за последние два дня, сестра Ева сказала, что он постоянно просит задвигать шторы, и Хината понимал почему. Плотный белый бинт закрывал ему ровно половину лица. Ямагучи сильно похудел, Хината мог отсюда разглядеть его впалые щёки. Волосы потеряли прежний насыщенный цвет, местами поседели. Хината почувствовал подкатывающий к горлу комок и поспешил отвернуться к окну.

Заскрипела чужая кровать. Цукишима сел в ногах Ямагучи и нервным жестом поправил очки. Ямагучи теребил одеяло. А потом заговорил, и это было так неожиданно и жалко, что Хинате пришлось больно закусить губу, чтобы не заскулить.

— Цуки? Ты ещё здесь, Цуки? — на последнем «цуки» голос его высоко скакнул, Ямагучи откашлялся. Слепо зашарил рукой по одеялу. И Хината снова не выдержал, резко посмотрел на них, наорал про себя на Цукишиму, мол, чего ты молчишь, придурок. А потом увидел шок в его распахнутых широко глазах, неверие в происходящее, дичайшее сожаление, мать его, и резко заткнулся, успокоил себя.

— Ничего не вижу, Цуки. Я смог вернуться, но ничего не вижу.

Ямагучи продолжал шарить по одеялу. Цукишима смотрел на эти жалкие попытки как на плохую актёрскую игру. Пытался взять себя в руки. А потом переборол себя и резко схватил чужую руку. Больно сжал. Ямагучи скривил губы, но Цукишима не спешил ослабить хватку. Он вглядывался в белоснежный бинт на чужом лице и крепко держал белую ладонь.

— Я не ушёл. — Хината снова отвернулся к окну. — Ты идиот. Конечно, я не ушёл.

Ямагучи дёрнулся. А потом дёрнулись его губы, и это вроде бы было попыткой на улыбку.

К Хинате никто не приходил. Только один раз зашёл Дайчи. Задал пару вопросов, на которые Хината почти не ответил. Снова стало стыдно. Дайчи строго посмотрел, но сказал, что это всё шок и сотрясение. Что-то записал и ушёл, похлопав по плечу.

Больше никто не заходил.

---

Солнце стояло высоко. В только что натёртых тряпками стёклах отражались редкие птицы. Хинату выпустили из госпиталя, но всё, что он мог сейчас делать, так это чистить пушки и картошку. Ямагучи выпустили на пару дней раньше. За ним пришёл старший брат. Почти не похожий внешне, может, глазами, но вспомнить глаза Ямагучи у Хинаты не получилось. Хината проводил их взглядом до двери, потом окликнул бывшего уже сослуживца и помахал. Брат Ямагучи нахмурился, дёрнул того за руку.

— Пока, Хината, — губы Ямагучи разъехались в кривой и грустной улыбке, будто сами по себе. И Хината тоже сказал: «пока». Это были последние слова, которые они услышали друг от друга.

Заходил Сугавара. Принёс с собой тёплую булку с изюмом. Здесь таких не дают, сказал. Мне их здесь всегда не хватало, протянул, улыбнувшись. Хината кивнул и взял булку, совершенно не испытывая желания съесть её. Сугавара проследил, как Хината отщипнул маленький кусочек теста и положил в рот, а потом его лицо вмиг стало серьёзным, словно где-то под пальцами у него был тайный переключатель.

— Почему ты решил пойти в развед-отряд?

На коленях у Сугавары лежала большая тетрадь, открытая на новой странице. Хината лениво жевал булку. Мыслей не было. Сугавара терпеливо ждал. Пережеванная масса легко проскочила в глотку, Хината облизал губы, отложил булку на тумбочку и взъерошил волосы. Будучи младше, он часто бежал встречать остатки развед-отряда. Впечатлённый их мужественностью и храбростью, самоотверженностью, вышитыми крыльями на форме, Хината тоже хотел стать частью это гордого шествия. Хотел узнать, что они видели там за стенами, хотел победить титанов. Победить титанов особенно. После того, как была пробита Шиганшина, и дом его был уничтожен, казалось, что нельзя ненавидеть что-то больше, чем этих тварей. Ничего необычного, пожал плечами Хината. Ясно, записал Сугавара. Ты говори, закинул ногу на ногу. Хината вздохнул. Как оказалось, вспыхнувшее в груди чувство при зачислении в разведку, которое он именовал храбростью и отвагой, называлось по-другому — долг. Самоотверженность становилась в ряд с самопожертвованием и являлась очень глупой вещью, на самом деле. А конечное шествие обратно за стены вовсе не было гордым. Было жалким, воняющим страхом и болью, позорным; это был момент, когда человечество вдруг становилось глупым и бестолковым, всё сразу. Будто ослы, что видят висящую впереди морковь, пашущие до изнеможения и возвращающиеся ни с чем. Только форма оставалась классной.

Сугавара задумчиво нахмурился и посмотрел на Хинату, снова что-то записал. Хината чувствовал сладкий запах с тумбочки, его мутило.

— Ты разочарован?

— Нет, — честно ответил Хината. — У меня не было больших ожиданий. Любопытство и…

— Юношеский максимализм.

— Чего?

— Жажда сделать что-то достойное, великая цель. Быть уверенным, что способен на всё, поспешные выводы и никаких мыслей о последствиях.

— Да, что-то такое. — Хината слабо пожал плечами. — Даже когда оказываешься за стенами, всё равно до конца не осознаешь. Только потом, после… Когда поздно уже осознавать. Все ожидания оказываются ничем, но это не разочарование, нет. Наоборот, теперь я понимаю, на что шёл.

Сугавара снова что-то записал. Хината попытался разобрать ровные строки, но не вышло.

— Ты знаешь, что дезертирство наказывается?

— Расстрел — наказание? — после всего смерть Хинате наказанием не казалась. Чем-то лучшим, каким-то выходом — тоже. Но прошлого чувства страха больше не возникало. Сугавара строго посмотрел, и Хината кивнул. — Знаю.

Сугавара захлопнул тетрадь, встал. Кивнул на булку.

— Ты ешь.

— Обязательно съем, — пообещал Хината. — Знаете, я всё ещё думаю, что нет ничего и никого, что можно было бы ненавидеть больше, чем титанов. Я думаю, так должен думать каждый.

Сугавара сжал в руке тетрадь, кивнул не сразу. Потом попрощался и ушёл. Булку Хината доел.

Приближалось время обеда. Хинату позвал Танака. Сказал, что мешки с картошкой уже заждались. Хината встал, отряхнул со штанов траву. Он думал, что, чистя картошку, приносит куда больше пользы. Точнее он думал, что от чистки картошки больше толку, чем от многочисленных экспедиций.

Хината не мог взять себя в руки. Полной грудью всё ещё не получалось вдохнуть.

---

Понятное дело, что отряда Хинаты больше не существовало. Будто и не было. И тренировок никаких не было, отношений, усталой болтовни за ужином. Был костёр. Огромный и воняющий. Хинату перевели в другой отряд, выдали новое снаряжение. Было неловко снова закреплять на себе ремни, поудобнее устраивать в руке рукояти лезвия, проверять уровень газа. На полигоне Хинату сковало какое-то неприятное чувство, очень похожее на страх. Страшно было взлетать, страшно было почувствовать боль от рывка, страшно было вновь ощутить только остывшие шрамы от ремней. Хината стоял и смотрел на чучела титанов.

Кто-то подошёл и встал рядом. Идеально чистые сапоги примяли траву. Хината повернулся. Кагеяма смотрел на него сверху вниз. Серьёзный и хмурый. Хината приветственно кивнул.

— Теперь мы в одном отряде, — сказал он. Кагеяма вскинул бровь, мол, это и так было ясно. — Мне страшно за вас.

Мимо пробежали двое солдат, поздоровались с Кагеямой и странно посмотрели на Хинату: то ли с опаской, то ли с удивлением. Кагеяма это заметил, вздохнул.

— Ты непроходимый дебил, Хината. — Кагеяма ткнул пальцем в чужой лоб, не обратил внимания на злобное шипение и огляделся. Добавил. — Как и большинство здесь.

Хината затих. Закусил губу. Хотелось высказаться этому выскочке. Этому человеку, который вряд ли поймёт что-то о взаимоотношениях в группе, вряд ли поймёт ценность потери не в смысле боевых единиц, а в смысле том самом. Хотелось предупредить, что это не просто выдуманная им чушь, что это на самом деле как-то работает. Хината точно знал, что всех, кто окажется рядом с ним, непременно ждёт что-то плохое. Очень хотелось, чтобы Кагеяма понял, поверил, не посчитал за сумасшедшего. Но ничего не сказал, только согласно пожал плечами.

Половина дня ушла на то, чтобы снова научиться нормально держать равновесие, дышать на такой огромной скорости, не бояться приземляться на недавно зажившую ногу. Тело помнило, иногда двигалось быстрее, чем Хината успевал подумать, что именно он хочет сделать. К вечеру Хината двигался так, будто и не было этого дурацкого перерыва. Только иногда закрывал глаза, потому что в голове вдруг что-то щёлкало, приказывало остановиться, вспыхивало внезапным страхом. Спасала мышечная память. Хината очень старался вернуться в прежнее состояние. Рядом постоянно был Кагеяма. Страховал, наблюдал. Наверняка действовал по приказу. Но Хината вспоминал его тёплую спину и надеялся на какую-то личную инициативу. В общем-то, они неплохо общались, не смотря на всю говнючность Кагеямы.

За ужином всё болело. К Хинате вернулся аппетит. Он доедал хлеб и осторожно рассматривал новый отряд. Цукишима ел один. Ел медленно, не боясь, что не успеет до того, как их погонят готовиться ко сну. Хината вспомнил Ямагучи. Тот всегда сидел напротив Цукишимы, говорил за двоих и предлагал другу половину своей булки. Без Ямагучи Цукишима смотрелся странно. Совсем сам по себе.

— Это не моя вина, — пробубнил себе под нос Хината, как посоветовал ему делать Сугавара, если вдруг он снова поймает себя на подобных мыслях. — Не моя.

Снова посмотрел на Цукишиму. Сработало хреново. Чуть повернувшись, Хината поймал на себя взгляд Кагеямы. Кагеяма смотрел прямо, не стесняясь и не пытаясь как-то скрыться. Хината нахмурился, неловко повёл плечом.

На улице было прохладно, ветра почти не было. Боль в мышцах была приятной, нужной сейчас. Хината потянулся и облокотился на деревянные перила, выдохнув. Прикрыл глаза. Заскрипела дверь, второй раз за день кто-то встал рядом. Приоткрыв один глаз, Хината снова увидел Кагеяму.

— Если так часто будешь крутиться рядом, то тебе достанется больше всех, — предупредил Хината, не вкладывая в слова большой серьёзности, зная, что Кагеяма просто снова назовёт его дебилом.

Кагеяма молчал. Развернулся и опёрся о перила спиной.

- Тебе нужно вернуть мотивацию. Ты, кажется, больше не веришь в человечество. В его победу. Сейчас всё, что ты делаешь, не имеет смысла. И пока ты не поймёшь, ради чего всё это делаешь, ты будешь совершенно бесполезным дерьмом.

— А ради чего я всё это делаю? Ради чего мы все это делаем?

Кагеяма сложил на груди руки. Внимательно посмотрел на Хинату.

— Мы — главенствующее звено, понимаешь? Мы должны одержать верх над этим безмозглым дерьмом.

Хината закатил глаза. Кагеяма всегда был человеком точных и прямых действий. Мыслей. Установок. Сложным, в общем, человеком.

— Пока я только видел, как мы добровольно отправились на корм титанам.

— Стены тоже не за один день строились, Хината.

— Откуда ты знаешь.

Оба замолчали. Как строились стены, действительно никто не знал. Хината вздохнул, зачем-то тихо извинился, от чего Кагеяма непонимающе посмотрел на него.

— Я хочу верить твоим словам. Я хочу вернуть себе прежние убеждения. Всё, что мы делаем — не просто так. У всего этого есть великая цель. Да?

Кагеяма кивнул. Оттолкнулся от перил. И ушёл, сжав перед этим на мгновение чужое плечо.

---

— Фу быть такими тюфяками, солдаты! — орал во всю глотку капрал Асахи, наблюдая за тренировкой, стоя в тени дерева.

— Фу быть таким дерьмом, рядовые! Капрал Асахи слишком мягко выражается! — рядом приземлился Нишиноя, довольно улыбаясь, так, что при сильном желании можно было пересчитать его зубы.

Асахи закатил глаза, поправил упавшую на глаза прядь и, уперев руки в бока, повернулся к Нишиное.

— Не мелковат ли словами такими разбрасываться.

— Шутки про мой рост — это удар ниже пояса, Асахи!

— Да куда уж ниже…

Хината наблюдал за их перепалкой, делая вид, что ему срочно нужно подтянуть ремни. Ныла лодыжка. Щёки Нишинои покрылись красными пятнами, пока он, сжав кулаки, распылялся по поводу того, сколько убил титанов. Капрал только улыбался и кивал, мол, да-да, Нишиноя, ты самый сильный, но самый мелкий воин человечества. И Хината бы выкроил ещё пару минут отдыха для своей ноги, если бы вдруг Нишиноя не ткнул в него пальцем.

— Ты! Рядовой Хината, сюда быстро.

Хината думал, что сейчас его будут отчитывать, но только он подошёл, как Нишиноя тут же встал к нему вплотную и ладонью измерил разницу в их росте. По его лицу мгновенно расползлась широкая улыбка.

— Видишь, Асахи, я выше, смотри же, ну! — он ткнул капралу в лицо пальцами, между которыми расстояния от силы было сантиметра два, но для Нишинои этого, кажется, было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно. Асахи сузил глаза, вгляделся в эти два сантиметра и удовлетворённо кивнул, вздохнув.

— Ладно, Нишиноя, ты прав. Теперь шутки про твой рост больше не будут иметь прежней силы. Прости, рядовой, но теперь ты будешь занимать должность самого мелкого воина человечества.

Нишиноя победоносно расхохотался, а потом сделал серьёзное лицо и ткнул охреневшего Хинату в бок локтём.

— Ничего, я расскажу тебе, как с этим мириться. Ладно, а теперь быстро тренироваться!

Нишиноя взмыл в воздух, и Хинате ничего не оставалось, как последовать за ним.

---

Асахи ещё раз вздохнул и мысленно прикинул в уме, сколько они уже сегодня израсходовали баллонов с газом. Как подошёл Дайчи, он не заметил.

— Отставить, — улыбнулся Дайчи, когда Асахи вытянулся по стойке смирно, но тут же расслабился и пожал другу руку. — После моего повышения чувствую себя неловко. Вы ведёте себя странно.

— Мы ведём себя по уставу, — поправил Асахи и быстро оглядел Дайчи. Выглядел тот вроде как обычно, только под глазами залегли тени, будто по ночам он только и делает, что разбирается с документами. — Что-то случилось, раз ты решил самолично поприсутсвовать на тренировке?

Дайчи смотрел на снующих туда-сюда рядовых, заметил рыжую макушку.

— Хината. Как он?

Асахи проследил за чужим взглядом, тоже нашёл Хинату, с которым носился Нишиноя, давал какие-то советы. Хината в ответ кивал и послушно выполнял указания, восхищённо улыбался, когда Нишиноя демонстрировал свои собственные трюки.

— Нормально. Работает во всю, вообще, талантливый парень. Техники ему, правда, не хватает, косяки заметные, пока Кагеямы рядом нет. И ещё… — Асахи секунду помолчал. — Замыкается он в себе, первую экспедицию навсегда запомнит. И нога у него хреново восстанавливается.

— Ясно, — кивнул Дайчи. — Должен оклематься. Все через это прошли и ничего. Но всё равно странно, как он умудрился выбраться с минимальными повреждениями. Так, ладно, зайдёшь ко мне после тренировки. Письмо из Шины доставили.

Асахи удивлённо посмотрел. Потом опомнился и отдал честь, дав понять, что приказ понял. Дайчи, видимо, хотел снова что-то сказать по поводу обращения, но только открыл и закрыл рот. Ничего с этим уже не поделать. Кивнув Асахи, он направился обратно в штаб.

---

Ему сказали, что он всё выдумал. Что это такое расстройство, какой-то там стресс. Всё это в его голове и только. Никто не пострадает или не умрёт, если будет рядом с ним в каком бы то не было смысле. Если что-то подобное происходило или произойдёт, то всё это обыкновенная случайность. Совпадение. Хината кивал и пытался решить: не верит он или не верят ему.

Хината не сразу понял, что потерял опору на правую ногу, его резко рвануло вниз, лес перед глазами смазался, деревья вдруг выросли под другим углом. В бок ткнуло что-то острое, сдавило грудь, перед носом неожиданно оказался огромный толстый ствол, а потом чьё-то крепкое плечо и жёсткое падение.

Когда Хината открыл глаза и, подождав пока перестанет кружиться голова, сел, то первым делом увидел Кагеяму, который тоже пытался сесть. А следом кровь, струящуюся от его затылка за воротник форменного плаща.

— Кто, блять, так ремни затягивает, дебил. Хината, ещё чуть-чуть и мы бы отдирали твою шкуру от дерева, ты понимаешь?!

Кагеяма был зол. Сидел, державшись одной рукой за голову, и смотрел так, что лучше бы Хинату размазало по той сосне. Рука, которой он опирался о землю, была сжата в кулак, в волосах комками путалась земля, на левой скуле наливался синяк. Хината резко вскочил, мимолётно почувствовав боль в груди и плече, и неожиданно даже для самого себя крикнул Кагеяме в лицо.

— Не смей ко мне приближаться, чёрт подери! Не трогай меня. Никогда!

Такого отчаяния и злобы на лице Кагеямы Хината ещё не видел.

На три дня его отстранили от тренировок. Танака был счастлив снова видеть Хинату. Хината не знал, рад ли он был снова видеть мешки с картошкой.

— Странный ты, малой. Каждый день люди дохнут, жрут их или ещё что. Но люди в этом не виноваты. Ни один. Люди в принципе не могут нести вред другому человеку. Что же это тогда получится. Ладно иметь одного общего врага, но иметь врага среди своих вот уж совсем худо. Только очень глупые люди будут хотеть подобного, а ты не тупой вроде.

Хината задумался. Он хотел сказать, что это от него не зависит, но вовремя прикусил себе язык. Конечно, он не тупой и ничего такого не хочет. Всё это случайность. Кагеяма просто не настолько говнюк насколько кажется. Он, Хината, не представляет угрозы.

Хината опустил голову и тяжело вздохнул. Танака посмотрел на него, но больше ничего не сказал.

В казарме стояла тишина. Солдаты быстро утихли после тяжёлого дня. То и дело с пары коек доносился чей-то храп. Конец сентября принёс сильные дожди. Сон к Хинате не шёл. Уставившись в койку второго яруса, Хината слушал приглушённый стенами ливень. Через неделю их отряду было приказано прибыть за внутреннюю стену. Нужно сопроводить королевскую карету. На вопрос из строя, а за каким хреном там военная полиция, Асахи грозно нахмурился, но ответил, что у полиции и так куча дел в городе, да и нужно следить за толпой.

У Хинаты было дурное предчувствие. Что-то копошилось внутри, скользкое и противное. Словно что-то вот-вот пойдёт не так. Но в последнее время Хината боялся доверять шестому чувству.

Где-то с боку заскрипела койка. Хината вздохнул и накрылся одеялом с головой. Прикрыл глаза, пытаясь уснуть.

---

Когда они прибыли за стену Шина, солнце ещё не встало. Солдаты то и дело зевали, тёрлись друг о друга плечами сонные и недовольные. Сопровождал их командор Укай. Хината узнавал его спину из всех остальных в одинаковых плащах развед-отряда по огоньку самодельной сигары, что мелькал, когда командор поворачивал голову назад, убедиться всё ли в порядке.

Их запустили в свободное тёплое помещение, которое очень напоминало их столовую, только лавки и столы были расставлены по периметру комнаты, по центру оказались расстелены спальные мешки. Не дожидаясь указаний, солдаты принялись укладываться. Хината устроился с самого края у стены, сон пропал, хотя в тёплой комнате должно было разморить. Командор Укай стоял у входа, ждал, когда все улягутся.

— Подъём через 2 часа, — предупредил он и вышел, хлопнув дверью. Солдаты устало вздохнули.

Хината отвернулся к стене, но левая рука быстро затекла, пришлось повернуться на другой бок. Прямо на него смотрели чёрные глаза Кагеямы.

— Твою мать, напугал. — Хината непроизвольно отодвинулся дальше.

Кагеяма недовольно нахмурился, открыл рот, видимо, хотел что-то сказать, но Хината вдруг перебил:

— Прости. Тогда в лесу я не хотел этого говорить. Точнее хотел, но не в том смысле, в котором ты думаешь! Я… У меня…

— Заткнись.

Лицо Кагеямы вдруг оказалось расслабленным, глаза были закрыты. И Хината облегчённо выдохнул, понимая, что был понят.

— Спасибо.

— Мм?

— Я тогда не сказал спасибо.

---

Укай закурил новую. Чиркнул спичкой, с досадой заметил, что осталось только две. Затянулся. Сутки без сна давили на затылок не самыми приятными ощущениями, дым глотался не заметно, будто и вовсе не курил. Кажется, где-то недалеко был круглосуточный бар. Хороша столица внутренней стены: отменное пиво, женщины и безопасность. Хотя на счёт последнего Укай никогда уверен не был.

На улице было пусто. Видимо, шляться в предрассветный час никто особого желания не проявил. Укай докурил, бросил бычок себе под ноги, затоптал. Пройдя пару шагов, расслышал какую-то возню за углом.

— Эй.

В свете фонаря сверкнули круглые очки и начищенное до блеска ружьё. Укай приготовился увидеть нацеленное на себя дуло, но вместо этого полицейский вздрогнул и встал ровно. Чуть мятая форма, лохматые волосы и внимательный-внимательный взгляд. Всё это было замечательно видно в свете ближайшего фонаря.

— Такеда. Правда, ты?

Такеда замер. Прищурился, а потом удивлённо вздохнул.

— Как ты здесь?.. Твой отряд, да?

Укай дёрнул уголком губ, улыбаясь. Кивнул. Подошёл.

— Привет, что ли, военная полиция.

— Привет, развед-отряд.

Замолчали. Такеда снова завозился с ружьём, запутался в ремне. Укай хмыкнул, полез за сигарой. Осталась последняя спичка. Медленно светало.

— А ты ни капли не изменился, — заметил Укай, когда Такеда всё-таки справился с оружием и повесил его себе на плечо. И ведь действительно всё тот же Такеда. Может, и подрос на пару сантиметров, но всё равно остался ниже Укая; физическая подготовка тоже не особо помогла выбраться из тощего, совсем не спортивного тела. И смотрел Такеда так же: любопытно, заинтересовано, будто боялся забыть образ, только они расстанутся. В последний раз тоже так смотрел.

— И у тебя руки-ноги на месте. Здорово, — подметил Такеда и зацепился взглядом за шрам на чужой щеке.

Укай хрипло засмеялся, чуть согнувшись. Потом затянулся, выдохнул в другую сторону от Такеды.

— Тут же есть круглосуточный бар недалеко, я прав? Давай…

— Я патрулирую улицы, Укай. Не могу.

Укай опустил руку с сигарой, посмотрел на Такеду. Посмотрел сверху вниз, усмехнулся.

— Ну и хрен с тобой. Всё равно ты будешь должен мне выпить.

Такеда слабо улыбнулся и подтвердил кивком. Докуривал Укай один.

---

Хинату разбудили несильным пинком по ногам. Вокруг галдели, сворачивали спальные мешки, поправляли форму. Кагеяма стоял рядом, спокойно смотрел на Хинату, пытавшегося выбраться из мешка. В итоге вытащил его за шиворот.

Народу на площади собралось много. Хината впервые видел на женщинах такие красивые, пышные платья. Его мать и младшая сестра всегда носили простые, серые, а по праздникам надевали белые льняные. Мужчины в большинстве были одеты в чёрные странные костюмы, которые вроде бы назывались фраками, и высокие шляпы. Хината вертел головой в разные стороны, чтобы успеть всё рассмотреть.

— Не споткнись. — Кагеяма дал подзатыльник, и Хината злобно зыркнул на него из-под чёлки.

— За собой следи.

Все ждали короля.

Их подвели к воротам крепости, окружавшей дворец короля. Тяжёлые двери медленно отворились. Сладко пахнуло цветами, послышалось журчание искусственного ручья. Карета, запряжённая двумя белоснежными лошадьми, так же медленно выехала, и ворота тут же закрыли. На маленьких окошках были задёрнуты алые занавески. И Хинате стало некомфортно от того, что он не мог видеть короля. Он оглянулся на остальной свой отряд, и большинство лиц тоже выражало настороженность.

Половину отряда равномерно построили вокруг кареты, остальной части приказали передвигаться по крыше. Хината стоял справа от лошадей. Отряд молчал, в воздухе витала лёгкая нервозность, вдали слышался шум толпы, собиравшейся на площади. Укай подошёл к кучеру и что-то спросил, а потом приказал выдвигаться. Шли тоже молча, не спеша. Хината непроизвольно разглядывал дома, спины напротив, то и дело искал глазами Кагеяму, которого распредели охранять с воздуха. Иногда попадались солдаты из военной полиции и провожали процессию недовольными, злыми взглядами. Хинате всё это не нравилось. Напряжённые плечи сослуживцев давали понять, что он такой не один.

На площадь прибыли в точно указанное время. Толпа мгновенно стихла, но не замолкла, продолжая восхищённо шептать, разглядывая карету и лошадей. Народ расступался перед ними, пропуская к центру. На охрану никто не обращал особого внимания, только дети тыкали пальцем в вышитые на спине крылья и солдат на крышах.

Хината глубоко вдохнул. Выдохнул. Облизнул пересохшие губы. От огромного количества людей стало не по себе. Он снова поискал Кагеяму, оглядев все крыши, но знакомой чёрной макушки нигде не было видно. Предательски заныла лодыжка, взмокли ладони, и Хината неловко обтёр их о штаны.

Когда толпа окончательно смолкла, двери кареты наконец-то открылись. Первым появилась капитан военной полиции. Молодая девушка в очках с каменным выражением лица. Она ловко спрыгнула на землю и спустила наружу маленькую лесенку. Следом появился король. Толстый и лысый, с надменным взглядом, он, тяжело пыхтя, спустился и тут же обтёр лицо белым платком. Капитан сложила лесенку обратно и встала рядом с королём, смотря прямо перед собой.

Толпа снова восхищённо зашептала. Поворачивала головы за своим правителем. И когда тот взобрался на сцену, остановившись по центру, разразилась громкими аплодисментами, свистя и крича что-то вроде «да здравствует король».

Хината еле сдержался, чтобы не зажать уши ладонями. Толпа кричала и кричала в дурном восторге, и солдаты развед-отряда выглядели нелепо серьёзными и нервными на фоне этого праздника.

Король поднял руку. Народ мгновенно стих в ожидании речи. Хината почувствовал струйку пота на своей спине, снова посмотрел на крыши. Кагеямы всё ещё не было видно. Командор Укай нахмурился, поджал губы, явно разделяя настроение своего отряда. Хината чувствовал, что что-то пойдёт не так.

Подтянулась военная полиция, мелькая в толпе недовольными лицами и держа в руках ружья.

И король начал говорить. Хрипло и громко, ловя на себе восторженные взгляды своего народа, постоянно вытирая пот своим белым платком. Капитан стояла за его спиной с неизменным выражением лица, так же смотрела вперёд, поверх голов. Хината не слушал. Что-то про сложное, но успешное время после разрушения Шиганшины, слова о сильных людях, которые не жаловались на различные трудности и с достоинство всё переносили. Отряд качал головой, потому что ничего успешного не было. За внутренней стеной, может, и было всё хорошо, но никто из живших здесь людей не знал и не понимал, что на самом деле происходит, что творится за внешней стеной и внутри неё.

Закончив речь, король под очередные аплодисменты вернулся в карету. Капитан за ним. И развед-отряд снова в полном молчании двинулся обратно к замку. Командор Укай шёл впереди, явно борясь с желанием закурить. Хината смотрел на его сжатые кулаки, смотрел на крыши. Нашёл Кагеяму. Стало немного легче.

Когда ворота за королём закрылись, все невольно вздохнули. Кто-то злобно шептал о дурацкой и совершенно неправдоподобной речи. Командор устало посмотрел на всех, но ничего не сказал. Закурил. Некоторые с завистью посмотрели на самокрутку.

Пока было время, Хината подошёл к Кагеяме. Встал рядом и не знал, что спросить. Тот посмотрел на него и на встревоженный взгляд только покачал головой. Хината кивнул и продолжил просто стоять. Докурив, командор приказал возвращаться обратно в предоставленное им помещение.

Ничего плохого не произошло, но чувство скорой беды Хинату не покидало.

---

Оставив отряд отдыхать, Укай снова вышел на улицу. Он был дико зол на чёртово правительство и на всю ту лапшу, что вешалась на уши людям. Его солдаты, молодые пацаны, повидали и знают больше, чем эти глупые, но довольные жизнью бараны за внутренней стенной. Бесполезные и потребляющие, не заботящиеся ни о чём кроме своих животов. А его солдаты гибнут. Гибнут друзья и семьи. Укай потянулся к сигарете, как вдруг его окликнули:

— Хэй, развед-отряд.

Такеда был без ружья. Подошёл, легко улыбнулся и пожал руку. Укай улыбнулся в ответ. Передумал курить и просто сунул руки в карманы, прислонившись спиной к стене.

— Видел тебя, — бросил Такеда. — Выпьем?

Укай посмотрел в чужие глаза, ухмыльнулся и не нашёл в себе сил хоть что-нибудь ответить. Выпить хотелось, но ещё больше хотелось понять. Оттолкнувшись и встав прямо, Укай, особо не думая, что делает, подошёл вплотную к Такеде и положил ладони тому на плечи. Такеда тихо ахнул и, видимо, хотел шагнуть назад, но чужие руки удержали на месте.

— Почему ты… испугался?

Укай смотрел то в один глаз, то в другой. Такеда закусил нижнюю губу.

— Я всегда был таким, Укай. Ты знаешь. Я бы никогда не смог даже приблизиться к титану.

— Ты трусливый идиот. — выдохнул Укай и ткнулся лбом в чужой. — Ты даже меня боишься.

Такеда замер, прикрыл глаза и вдруг шагнул ещё ближе, обхватив руками чужую шею.

— Я боюсь за тебя. Мне совсем не хотелось знать о твоей смерти на очередной экспедиции. Или о твоей оторванной ноге, руке или сломанной шее. Я выбрал неведение и хорошую, но полную лжи жизнь.

— Это вас тут так красиво говорить учат? Ты просто хотел спасти свою задницу.

— И это тоже.

Укай чувствовал чужое дыхание на своей коже, напряжённые плечи под своими руками и совсем, кажется растерялся. Чуть ли не впервые жизни не знал, что делать дальше.

— Пойдём выпьем.

— Да, пойдём.

---


Кагеяма почти уже заснул, когда Хинате вдруг приспичило ворочаться. Пару раз он случайно задел Кагеяму локтём. На третий раз Кагеяма не выдержал и не случайно пихнул Хинату коленом. Тот злобно на него зыркнул, а потом виновато вздохнул и извинился.

— Не спится. Что-то не так.

Нехотя разлепив глаза, Кагеяма посмотрел на Хинату. Он улёгся на спине и смотрел в потолок, теребя в руках спальный мешок.

— Тебе вечно всё не так. Никто сейчас не умрёт от того, что ты пожелал им спокойной ночи. Спи. Вставать через шесть часов.

Хината повернулся на бок, лицом к Кагеяме. Внимательно посмотрел ему в глаза.

— Думаешь, правильно всё это?

Конечно, Кагеяма так не думал. Но полагал, что вполне разумно давать людям подобную информацию во избежание не нужной никому паники.

— Ничего не думаю. Спи, Хината. Иначе усыплю силой.

Хината обиженно посмотрел, но глаза послушно закрыл.

Их подняли в семь утра. Сложив спальные мешки в угол, все вывались на улицу и, сонно моргая, уставились в светлеющее небо. Впереди как обычно курил командор Укай.

— Седлайте, — тихо сказал он, затоптав сигарету, и сам направился к лошади.

Было холодно. Многие закутались в плащи и накинули капюшоны, говорить никому не хотелось. Хината находился в левом блоке построения. Каждый блок вёз с собой по две повозки с продовольствием, которые громко поскрипывали, мерно цокали копытами лошади. И от всего этого ужасно клонило в сон. Ехать оставалось несколько часов.

Кагеяма во главе их блока оглядывался по сторонам, сверялся с картой. В общем, был самим собой. Хината тупо пялился ему в спину, непроизвольно вспоминая, как уютно было прижиматься к ней щекой, а потом в голову полезли воспоминания первой экспедиции и Хинату замутило. Он зажмурил глаза, прогоняя ненужные мысли, выдохнул. И не успел он набрать в грудь воздуха, как вдруг раздался оглушительно громкий звук, и Хинату, ударив в грудь ударной волной, снесло с лошади и кувырком протащило по земле. В голове шумело, уши заложило, болело, кажется, всё тело, на лице было горячее и липкое, правая рука отказывалась шевелиться. Кашляя, Хината повернулся на левый бок и приоткрыл глаза. Всё расплывалось.

Вокруг был густой серый дым. Горели остатки повозок, разорванные тела людей и животных, что были ближе к ним, тоже обгорели. Хината попытался принять сидячее положение. На полпути к этому его стошнило и пришлось лечь обратно. Болела грудь, не получалось нормально дышать. Наверное, снова рёбра, невольно пронеслось в голове.

Звон в ушах стал тише, получалось различать остальные звуки. Стоны и крики, испуганное ржание. Ещё один взрыв где-то вдалеке. Всё-таки сев, Хината огляделся. С того места куда его снесло было сложно что-то разобрать. Хината пошевелил ногами и, убедившись, что те в порядке, аккуратно встал и, пошатываясь, пошёл обратно, ближе к повозкам.

Страшно больше не было, дурное чувство, преследовавшее его всё это время, вдруг испарилось. Хинату тошнило от отвратительно привкуса во рту. И, кажется, по щекам текли слёзы. Но что-то чувствовать не получалось. Словно эта способность атрофировалась.

Хината медленно шёл, надеясь найти в живых знакомых. Найти в живых Кагеяму.

— Хината…

Цукишима, на половину придавленный лошадью, спокойно на него смотрел. У лошади не было головы. У Цукишимы не было шансов. Хината без сил упал рядом с ним и левой рукой ухватился за остатки плаща на чужой груди.

— Ты жив, — хрипло выдохнул Хината, не смог набрать в грудь достаточно воздуха и закашлялся.

— Ненадолго, — добавил Цукишима и вцепился в ладонь Хинаты холодными руками. — Ямагучи даже не узнает, что я… что меня больше нет. Ямагучи в меня верил.

Хината плохо его слышал, но кивнул и сжал чужие пальцы здоровой рукой. Кажется, кто-то пробежал мимо. Встать не было сил. Хината прикрыл глаза. Снова клонило в сон.

Он не знал сколько так просидел, но вдруг кто-то оказался рядом и с силой тряхнул, схватив за плечи. Голова мотнулась назад, на миг показалось, что сейчас снова стошнит. Со стоном Хината разлепил глаза и увидел перед собой вполне живого размытого Кагеяму. У него была пара царапин на лице и непорядок с одеждой, в остальном он выглядел нормально.

— Ты слышишь меня, Хината?! — в который раз крикнул Кагеяма, и Хината понял, что нужно кивнуть. А потом вспомнил про Цукишиму.

— Цуки, он…

— Цукишима давно мёртв, твою мать! Ты встать можешь?

Хината нахмурился и посмотрел вниз. Открытые глаза Цукишимы были совершенно пустыми и смотрели в светло-серое небо. Окоченевшие руки крепко сжимали ладонь Хинаты. Кагеяма проследил за его взглядом и, выругавшись, выдернул ладонь и мёртвых рук. А потом дёрнул Хинату вверх, схватил за руку и потащил за собой. Тогда Хината разглядел его разодранный затылок и спину. Замутило.

— Моей лошади обожгло ногу, но она успела отбежать. Давай, иди сюда.

Кагеяма подсадил Хинату, а потом сам сел сзади и взял поводья. Хромая, лошадь двинулась в сторону переднего блока.

— Оттуда не было слышно взрыва, — объяснил Кагеяма.

— Что вообще произошло?

Над ухом раздался тяжёлый вздох, скрипнули зубы. Кулаки на поводьях сжались до побелевших костяшек.

— В повозках была взрывчатка. Похоже на покушение. Кто-то со внутренней стены.

— Но какой смысл…

Хината не договорил. Кагеяма не ответил. Они ехали молча, пока впереди не показался первый блок в полном составе, но без повозок. Испуганный и злой Укай резко затормозил рядом с ними, бегло оглядел и, убедившись, что они способны о себе более-менее позаботиться, махнул рукой в сторону левого и правого блока. Все кроме командора разделились на две группы и поскакали в разные стороны. Хината, не в силах сидеть ровно, упал Кагеяме на грудь и прикрыл глаза, через раз хрипло дыша.

— В ваших повозках ничего не было? — загудело под затылком.

— Было. Я учуял порох. Только поздно. Я не успел… Чёрт! Живые ещё есть?

Кагеяма промолчал, но ответил движением головы. И по гневным матам командора, Хината понял, что в живых снова никого не осталось. Всё внутри замерло. Из глаз снова потекло, пробило на кашель. Кагеяма обхватил его одной рукой за грудь, другой — накрыл глаза и прислонился щекой к липкой от крови макушке.

— Тихо.

И Хината сильнее вжался в Кагеяму, прячась за его ладонью. Кагеяма сдавленно охнул, но обнимать не перестал. Вдруг лошадь под ними громко заржала и следом её задние ноги подогнулись. Кагеяма успел неловко скатиться в бок и утащить за собой Хинату.

Сверху в очередной раз выругался Укай. Приказал ждать здесь и сказал, что скоро за ними прибудут с лошадью. А потом направился помогать остальным.

Кагеяма не спешил вставать. Хината тем более. Они смотрели вверх и молчали.

— Какого чёрта опять. Всё повторяется. И Танака был не прав, значит. — Хината нарушил тишину, потому что не мог молчать. Молчать пришлось в первый раз. В этот раз не получалось. — Почему я жив, Кагеяма? Почему жив ты?!

И Хината разрыдался. Надрывно кашляя, закрывая лицо здоровой рукой. Не было сил. Не было веры. Надежды. Не было ничего. Было пустое и безликое небо. Был Кагеяма, который молча слушал, сжав губы в тонкую линию.

Трава под спиной была холодной. Кагеяма пододвинулся к Хинате, подложил ему под голову свою руку и, повернув его трясущегося к себе, прижал к груди.

— Успокойся, блять. Хината. Это не твоя вина. Всё это чёртова случайность.

Хината попытался взять себя в руки. Выровнял дыхание. Вдохнул насколько возможно, осторожно выдохнул. Кагеяма сжал его плащ на спине.

— Случайность — это титаны. А покушение из-за внутренней стены совсем другое.

Оба снова замолчали.

— У меня совсем нет сил, — признался Хината и аккуратно заворочался, утыкаясь носом в чужую шею.

— Только не спи, эй, — приказал Кагеяма. — А то скину с руки.

Голос у Кагеямы был тихий и усталый. Хината думал, что тот тоже хочет спать. Думал, где там лошадь. Думал, что лучше бы она не успела.

Неожиданно заморосило. По лицо потекли ледяные мелкие капли, размывая кровь. Хината вжался лицом в чужую грудь.

— Только не спи, — раздалось над ухом. — Пожалуйста.

@темы: фанфики, шингеки, haikyuu

---

ЧТО Я НАШЁЛ В СЯБАКО-ЧАТЕ. НОЯБРЬ 2013.!!11!!!!!! НЕ ПОМНЮ КАК ЭТО СДЕЛАЛ.


- В прямом эфире интервью с новой хип-хоп группой Topp Dogg. И сейчас мы находимся в их общежитие, чтобы поговорить с участниками группы. Представьтесь, пожалуйста.
/группа представляется/
- Первое, что бросается в глаза, так это размеры общежития. Как вам удаётся жить всем вместе?
/вся группа опускает голову, вздыхает тэян/
- Просто у нас большая кладовка и вместительный…диван.
- Оу, понятно… Второе, что я заметил… Кто-то у вас занимается греблей на байдарках?
/ведущей тянется к торчащему из кладовки веслу, Бёнджу нервно вскакивает/
- Нет! Не трогайте! Это Пигуна-хёна. Он их эээ…коллекционирует.
- О, так оно там не одно.
- Вам лучше не знать.
/все кроме гона и пигуна снова опускают головы/
- Хорошо /ведущий непроизвольно оглядывается на дверь/ продолжим. Кстати, у вас везде валяются баночки с гуталином. И так много. Зачем?
- Это не гуталин, а тонак Сандо, который у него иного пиз…одалживает Пигун.
- А, ну да. Нужно уметь вовремя хорошо выглядеть. А теперь перейдём к вопросам от фанатов. И первый вопрос: «боитесь ли вы приведений?».
- Знаете, /пигун наконец подаёт голос/ когда ты живёшь с 12-тью муда…мемберами, и ночью вдруг слышишь странный шорох, то первое, о чём ты думаешь, что это либо Юнчоль пошёл искать в камине санту, либо Хансоль боится темноты и вслепую ищет Бёнджу или Черо, спотыкаясь обо всех подряд. Второе, кстати, происходит чаще.
- Ха-ха, ясно. Вы забавные ребята. /ведущий всё навязчивее косится на дверь/.
Следующий вопрос фаната. «Вы в неплохой форме. Чем вы питаетесь?»
/все злобно косятся на сандо/
- Какао. /взвизгивает хансоль, хлопая в ладоши/
- Всё. /мрачно ставит точку в этом вопросе гон/
/ведущий сглатывает/
- Saika0254 спрашивает: «чем вы занимаетесь в свободное время?»
/группа задумывается/
- Знаете, некоторые из нас очень любят мультфильмы /начинает ходжун, пока хансоль, бёнджу и черо пытаются достать из кладовки плакат с май литл пони, а согун оттаскивает их оттуда/, а Кидо, например, неплохо проводит время в общежитие BTS. Пигун и я экспереминтируем с по…кхм…мы занимаемся йогой. Вот.
- Надо же какие вы разносторонние. /ведущий трясущимися руками перелистывает блокнот с вопросами /

---

как люди ведут чёртов дневник.

---

придумай себе тексто и плачь.

заголовок очень отражает. когда, блять, хочешь, а писать не будешь. И НИКТО НЕ БУДЕТ.

крч это эрури. и не просто эрури, а эрури с фемриваем. необоснуйное хуйло, а не идея. в общем, эрвин всё тот же командор, классный и могёт. и вот попонадобилось ему что-то в подземном городе, дела, может, какие, ну занятой человек. и встречает он там ривай. ривай держит чайный магазичик, такой же маленький и заёбаный как и она сама. ещё она тощая, белая, носит брюки с высокой талией... она из подземного города и ей уже нихуя не нужно. дальше они как-то знакомяться, кто-то как-то заинтересовывается, и эрвин спрашивает: почему всё-таки не вступила в развед-отряд, а она: не вовремя родила, а он: ребёнок?, а она: уже неважно, его задрали здешние собаки.
эрвин очень хочет вывести её наверх, он может. и блять действительно хочет. а ривай смотрит на него и говорит: все вы там во что-то верите и выглядите как дураки.
и вот.
конечно, там что-то дальше. хэ или не хэ. но я хуй знает, что там дальше. но эрвин с фемриваем уже просто жгут во мне костры.

@темы: шингеки, капрал-командор-какогохуя.

---

Узнать о своем типе

---

мне ничего не пишется. мне крошится и ломается.
за последние несколько дней всплесками столько эмоциональных моментов было, что я вроде бы даже потерялась.
- удобный ковёр; её дебильные танцы; кошка, которая разрешает себя гладить и сама приходит; стрелка на колготках; кофе; дурацкие чаты; "-давай притворимся лесбиянками. -давай просто притворимся, что мы вместе".
- экзаменыэкзамены.
- ух ты, дедлайн.
- не пишется.
- всё ещё не пишется.
- ночные кошмары; недосып; страх, что выпадут зубы (хд).
- да, не пишется.
- чертовски классный текст.

---

17.05.2014 в 17:16

Пишет  they all like Carmen:

ааааа смотрите што котаны замутили *__*

16.05.2014 в 20:20

Пишет  Ginger Joe.:

Ждем вас ♡

жынжер будет очень благодарна за репосты : D

---

deepblue.

внезапно любовь к этому тексту. qq

тэхён-юнги-хосок.

Чувствовать что-то к Юнги, тому самому Мин Юнги - это как смерть людей под поездами; как догорают последние в мире книги; как выжимать лимонный сок вручную. Ждать взаимности от Юнги, всё того же самого Юнги - это как ловить рукой ветер; как смотреть в стену; как нарочно не класть сахар в пресный чай.

Сокджин как-то спрашивает: ты же понимаешь себя?
А Тэхён рад бы был, если бы это было утверждение.

Но сейчас Тэхён чувствует только чужой язык у себя во рту и самую малую долю того сожаления, которое испытала бы его мать, узнав, что её сын последний пидорас. Тэхён мог бы обидеться на это, но обида матери была бы логичнее. У него кружится голова от стирального порошка, которым пахнет это постельное бельё; за пуговицей пуговица на груди расползается рубашка, а за ней расползается кожа, расплетаются мышцы и сухожилия, обнажаются кости, и там за ними вяло пульсирует чувство вины, потому что чужой язык вовсе не принадлежит Юнги. Почему так бестолково. Почему Тэхён должен чувствовать себя виноватым перед матерью, только потому, что ему так хуёво повезло проникнуться Мин Юнги. Почему Тэхён должен чувствовать вину за то, что собирается потрахаться не с Юнги, который до последнего строит из себя неприступную китайскую стену, не с Юнги, который вообще не видит дальше вытянутых рук, а с каким-то парнем, который умеет мило улыбаться, располагать к себе и представляться глупым прозвищем - Джей-Хоуп.

У Тэхёна нет ни одного даже приблизительного ответа на свои бесконечные почему. У Тэхёна есть аллергия на орехи, ничего незнающая мать, лёгкое возбуждение, космическая хуеверть по отношению к Мин Юнги и чужая рука между собственных ног.

Повседневность.

-

Джей-Хоуп оказывается самым обычным Хосоком и очень даже приятным парнем. Он не обижается на постоянное молчание в ответ на свою неконтролируемую болтовню, а ещё нежно целует у подъезда, легко придерживая двумя пальцами Тэхёну подбородок. Тэхёну такое, вообще-то, нравится и он, можно сказать, тает. Хосок машет на прощанье рукой и растворяется в темноте за углом.

Внимание. Кажется, об этом он мечтал. Чтобы его провожали, целовали ласково и интересовались, нормально ли пахнет этот порошок или всё-таки лучше перебраться на диван? С одной стороны Тэхён удовлетворён, а с другой Мин Юнги тыкает ему чем-то острым под рёбра, напоминая постоянно о себе.

Всё это из головы, понимает Тэхён. Из его рыжей и дебильной головы. Можно сходить к психологу или позвонить маме. А можно взять себя в руки, подойти к Юнги и сказать ему, что он жить ему мешает, что мнения о себе высокого, что он, Ким Тэхён, заебался его такого любить.

Тэхён набирает номер Хосока и просит зайти к нему. И плевать, что Хосок зря прождал свой автобус пятнадцать минут. Ты только приди, пожалуйста, просит Тэхён и кладёт трубку. И Хосок приходит. Улыбается слабо, толкает мягко к стене и наваливается сверху, прижимая к светлым обоям. Гладит по плечам, жмётся губами к чужому лбу и словно понимает всё.

Вот водятся же такие люди в круглосуточных магазинах, покупая себе пену для бритья. Натыкаются на всяких Тэхёнов, а потом мучаются с ними. Но Тэхён на самом деле очень ему благодарен.

-

Никто никого не любит, утверждает Тэхён. Он не любит Юнги, он не любит Хосока и никто не любит его. Никто и никогда его не любит за исключением мамы, которая не в курсе.

А потом Тэхён круто обламывается, когда натыкается на Юнги у автомата с напитками, спускаясь в метро. Мимо проносятся вагоны с громким стуком, стуча колёсами, и мысли в тэхёновой голове несутся также быстро и также громко.

Юнги ему кивает и раскрывает ладонь в приветственном жесте. Тэхён кивает тоже и замедляет шаг, в итоге оставаясь стоять на ступеньках. Юнги вытаскивает оранжевую газировку и пьёт большими глотками, стоя лицом к Тэхёну. Он смотрит ему в глаза.

У Тэхёна за спиной белое небо, поток серых людей и пара ступенек. Впереди Юнги, который смерть под поездами и последний пепел. Он облизывает губы, суёт бутылку в сумку, продолжает смотреть на Тэхёна, пока мимо проносятся в бесконечном ритме жизни люди. Тэхён боится, что он всё знает. У Тэхёна новое «почему». Юнги склоняет голову в бок и улыбается чуть, раскрывая губы, мол, давай, шагай.

Куда, спрашивает Тэхён, но никто не отвечает. Никто и никогда.

Проходят долгие десять секунд, подъезжает нужный вагон, и Юнги, поправляя сумку, пожимает плечами, разворачивается и уходит. Юнги теряется в толпе, за ним закрываются двери, его уносит куда-то далеко и, пожалуйста, навсегда.

В кармане вибрирует телефон. Тэхён прикрывает на секунду глаза.

Всё это из головы. Из его рыжей и дебильной головы.

@темы: BTS, мудакминюнги

---

17.03.2014 в 23:08

Пишет  Вёрджил Ференце:

Всё ещё проценты

ЭТОТ МОМЕНТ отдельно

---

21.01.2014 в 04:09

Пишет  Мугивара:

@темы: B.A.P

---

Вчерашний праздник как анекдот: еврей, 2 корейца, 2 армянина, один из которых мальчик-рука-гипс, и 5 русских, 4 из которые девушки.

Мне больше нечего сказать.

Зачем каждый раз мы столько тратимся на алкоголь. Просто зачем. На утро остаётся ещё не выпитых тысячи две, и мы меланхолично смотрим на них, попивая нетронутый вчера милкис.

А потом начинаем вспоминать. блять.

Дальше в моей голове следует поток вчерашних событий, после которых на локте у меня содрана кожа, у Вадима не хватает половины носка, посреди зала огромное мокрое пятно чего-то, хлеб пропитан коньяком, салат из кальмара похож на кучу белых червей, по углам валяются вырезанные из скатерти снежинки, и Влад недовольный тем, что ночью я почти стеснила его с надувного матраса и отобрала одеяло.

На самом деле ещё много чего. Просто дохрена много. Но лучше молчать. хд

@темы: хардпати

---

04.10.2013 в 18:42

Пишет  Яблочная~:

Plastic Tree
«Plastic Tree» — это сказочка, которую я буду писать не знаю сколько. я очень хотела, чтобы она получилась светлой, но, видимо, меня уже не исправить.
(зато здесь есть дружба и яблоневый сад, тоже неплохо, м?)

«когда ты молод, красив и светел»

prologue

1.

— Твою мать!

на самом деле Чунхон хочет сказать не это, а что-нибудь покрепче и порезче, хотя в идеале было бы совсем промолчать и попытаться свернуть куда-нибудь в сторону, правда, выбор у него небольшой: дерево или какой-то пацан впереди, и Чунхон бы выбрал дерево, но сегодня он на новом скейте, поэтому, может быть, в следующий раз.

первое, что Чунхон видит, открывая глаза, — это небо, он таращится на него, голубое и глупое, а в руке слабо покалывает, словно крохотными иголочками, и от этого становится горячо. он приподымается на локте (мир тут же начинает вертеться перед глазами), моргает и наконец чувствует боль.

болит вся правая сторона тела, болит и как будто горит. Чунхон слабо стонет и пытается сесть — получается не сразу.

краем глаза он цепляет скейт — целый и невредимый — и с облегчением выдыхает. а потом Чунхон замечает рваную дыру на джинсах и капельки крови на футболке, чёрт же дёрнул его надеть белую именно сегодня.

больно; Чунхон разглядывает руку: вся раскрасневшаяся, у локтя кожа стёрта об асфальт, тут и там — маленькие пятнышки грязи, смываемые каплями крови (они сбегаются вместе в крошечных алых змеек и ползут по коже; от них потом тепло и влажно).

— Эй, ты как?

Чунхон подымает глаза и встречается с встревоженным взглядом.

он совершенно не понимает "как он", поэтому неловко шевелит рукой и тут же тихо шипит от боли.

пока пацан аккуратно ощупывает его кисть, Чунхон разглядывает его руки — ладони небольшие и неожиданно нежные, пальцы тонкие и узкие, а вот плечи у него широкие, мощные.

— Вывих. До больницы дотерпишь? Тут минут семь идти.

устало кивнув, Чунхон пытается встать и едва не теряет равновесие, но чужая сильная рука сжимает плечо, помогая выравняться.

— Спасибо.

у пацана узкие глаза, словно две полоски, проведённые чёрным маркером, высокие скулы и нелепая родинка на носу, которую Чунхон сначала принимает за крошечную ранку. он смотрит с участием и какой-то жалостью, и Чунхону хочется надрать ему морду, но, кажется, сейчас на самом деле не подходящий момент.

пацан подбирает чунхонов скейт и хватает Чунхона за руку чуть выше локтя (в этот момент Чунхон осознаёт, что выше пацана на полголовы), конвоируя за собой.

Чунхон послушно идёт рядом едва переставляя ноги; по запястью к пальцам скользят ручейки крови, это немного неприятно, и Чунхон хочет почесать руку, но думает, что это как-то… неприлично.

(хотя вообще-то ему всё равно, что подумает этот парень: Чунхон сбил его на скейте, какие ещё проблемы?)

— Ты сам-то цел?

он спрашивает просто из вежливости, хотя — опять же — он сбил его на скейте и что здесь вообще происходит?

— Всё в порядке.

пацан улыбается и ускоряет шаг, Чунхону ничего другого не остаётся, кроме как стиснуть зубы и волочиться следом.

в больнице с него снимают майку и просят спустить штаны до середины бедра, мажут бок и руку чем-то пахучим. кисть закрепляют в одном положении повязкой, и Чунхон вдруг ощущает себя однобоким бандитом.

в больничном коридоре его дожидается всё тот же пацан — Чунхон замечает у него на локте пятно зелёнки — видимо, всё-таки ушибся – и испытывает что-то похожее на чувство вины.

— Я проведу тебя домой.

Чунхон не возражает.

они идут по тенистым улочкам крохотного городского парка, когда небо окрашивает в персиковый, розовый и ярко-оранжевый; Чунхон застывает на месте запрокинув голову так, что начинает болезненно ныть шея.

в этом ярко-жёлтом солнце и мягком, тёплом небе Чунхон видит образы уходящего дня, нечёткие следы августа и тонкие дорожки крови.

(а ещё Чунхон замечает в небе родинку, но это неважно)

— Чоноп.

— Чунхон.

они пожимают друг другу руки, и Чоноп кладёт ладонь Чунхону на талию, делая шаг вперёд. и в тот момент, когда они на секунду встречаются взглядами, Чунхон вдруг понимает, что этот едва знакомый пацан — в будущем кто-то очень важный для него.

1

2.

Чунхон перебирается к Химчану, когда мать уезжает к бабушке в Инчон, у неё что-то с сердцем, почками и головой; Чунхон испытывает нечто вроде лёгкого сожаления, услышав об этом, а потом как-то быстро забывает.

он не такой уж и неблагодарный ребёнок вообще-то, просто когда тебе немного за семнадцать, думать о подобном тяжело. становится страшно: неужели я тоже буду таким? больным, беспомощным, старым? это ужасно, правда, лучше просто забыть и подождать, пока вода не перестанет шевелить тёмные камни у него в животе.

Чунхон перебирается к Химчану, в уютную двухкомнатную квартирку (окна у неё выходят на старый яблоневый сад; Чунхону нравится, как между серыми стволами по влажной от росы траве стелется утренний туман: есть в этом что-то завораживающее и отталкивающее одновременно), где в своё распоряжение получает мягкий кремового цвета диван и полгостиной.

Химчан, кажется, рад его переезду, только Чунхон даже после недели совместного проживания чувствует себя неловко, словно он незваный гость, который, может, и дорог хозяину, но выбрал неподходящий момент для визита. Химчан по этому поводу ничего не говорит, а Чунхон как-то не решается спрашивать: боится, что попросит уехать при первой же возможности.

Чунхон заново привыкает видеть Химчана каждый день, утром-днём-вечером, иногда — во снах, привыкает сидеть с ним за одним обеденным столом, но зубные щётки путает с завидным постоянством. ему нравится такой порядок вещей, даже несмотря на то, что он чувствует себя самую малость неуместным. это пройдёт, главное, чтобы не к тому моменту, когда нужно будет возвращаться к матери.

она звонит каждый вечер: пару минут расспрашивает Чунхона о прошедшем дне, о школе и о том, как они с Химчаном питаются, а потом тот отбирает у Чунхона трубку и долго о чём-то разговаривает сидя на кухне.

(он прикрывает дверь, словно говорит не для твоих это ушей, и Чунхон послушно уходит в гостиную, цепляет наушники и включает первый попавшийся трэк)

(это на самом деле ничерта не его дело)

3.

у Химчана в комнате висит изрисованный фломастерами плакат SNSD — Чунхон замечает его как-то раз, пройдя мимо; внутри он толком так ни разу и не был: Химчан не зовёт, а Чунхон и не лезет, хотя был бы не прочь взглянуть. комната Химчана представляется ему чем-то вроде параллельной Вселенной, в которой у каждой вещи своё место и присутствие Химчана почти физически ощутимо.

а ещё у Химчана есть лучший друг — его зовут Банг Ёнгук, ему двадцать три, он как-то заходит к ним домой, выпивает полкружки кофе и быстро прощается.

(ещё Ёнгук заходит к Химчану в комнату, и Чунхон неожиданно чувствует желчь во рту, потом долго стоит над раковиной и плюётся, а противное чувство всё не уходит и не уходит)

позже они знакомятся ближе — Ёнгук относится к Чунхону как к хорошему приятелю несмотря на разницу в возрасте, и тот почти забывает.

но это "почти" бьётся где-то в горле.

когда Ёнгук приобнимает Химчана за плечи, Чунхону кажется, что у него в горле сидит жаба — большая и тёмно-зелёная.

и Чунхон сам как она.

(скользкий и какой-то мутный. что ему вообще рядом с Химчаном делать?)

(словно эту самую жабу бросили в аквариум с золотой рыбкой. Чунхон не думает, что Химчан похож на неё, просто других рыб он как-то не знает)

4.

он знакомит Химчана с Чонопом — они неловко кланяются друг другу и ведут себя немного скованно, но потом Чоноп хвалит химчанову стряпню, и Чунхон понимает: всё.

Чоноп задаёт вопросы, Чунхон на них отвечает предельно честно. говорит, что они с Химчаном братья, правда, от этого у них одно название и кровного родства между ними нет. рассказывает, что Химчан старше на бесконечные шесть лет, что раньше они жили в одной комнате и часто-часто ругались. Чоноп спрашивает, ругаются ли они сейчас, и Чунхон смеётся.

нет, уже не ругаемся.

Чоноп смешно морщится, и Чунхон легко ударяет его пальцем по родинке на носу.

Чоноп остаётся у них на ночь, и Чунхон отдаёт ему свою старую растянутую футболку. Химчан выделяет им пачку "lays" со вкусом краба и называет Чонопа принцессой.

тот, кажется, не против.

они укладываются спать далеко за полночь, и Чоноп ещё полчаса сонно бубнит что-то про покемонов и нижний брейк.

Чунхону нравится такой порядок вещей.

2

5.

чувство неуместности и вправду скоро проходит, и Чунхону становится намного лучше. есть во всём этом что-то правильное, и внутри сладко тянет, когда Химчан кладёт голову Чунхону на колени, устало прикрывая глаза. ему тяжело: приходится думать о двоих и за двоих тоже.

это приятно, когда Химчан заботится о нём, и заботиться о Химчане тоже приятно. в какой-то момент Чунхон даже чувствует себя по-настоящему нужным — от этого в груди становится тесно и горячо, словно под рёбра засунули кусочек солнца.

Чунхон прикладывает руки к груди.

там — бьётся и слабо пульсирует что-то. живое и трепетное, а ещё ласковое, словно пытающееся прильнуть к рукам, и Чунхону обжигает ладони даже сквозь майку.

Химчан тихонько посапывает у него на коленях, и Чунхон бедром чувствует тепло его щеки и размеренное дыхание.

он касается химчановых волос, пропускает мягкие прядки между пальцев, да так и замирает.

Чунхон думает, что незаслуженно счастлив.

6.

(если ранним утром присмотреться к яблоневому саду, можно различить смутные силуэты, скользящие между деревьев)

7.

Чоноп часто приходит по вечерам. тогда Чунхон откладывает учебники в сторону (сбрасывает на пол), готовит ужин (заваривает лапшу быстрого приготовления) и танцует перед Чонопом в глупых шортах с рисунком из синих грустных щенков (танцует с Чонопом и для Чонопа).

с Чонопом легко и спокойно, и Чунхон безумно рад, что знаком с ним, хотя джинсы и футболку жаль до сих пор, но оно на самом деле того стоило. рука уже давно абсолютно здорова, только разодранный правый бок продолжает заживать. из-за этого спать на нём неудобно, но Чунхон почти не обращает на это внимания.

всё проходит.

(и это пройдёт)

как-то вечером звонит мама, говорит, что бабушке хуже, а потом начинает всхлипывать. говорит, что тяжело и страшно, а ещё очень больно.

(безнадёжно)

Чунхон отбрасывает трубку на другой конец дивана, даже не нажав на отбой. в комнату заглядывает Химчан и, потрепав Чунхона по голове, забирает телефон.

он уходит на кухню, плотно закрыв за собой дверь, и Чунхону вдруг становится совсем-совсем плохо.

Чоноп не спрашивает ни о чём. в его взгляде Чунхон опять видит жалость, прямо как тогда. хочется, чтобы стало ещё и больно.

— Ну.

и в этом чоноповом "ну" столько всего, что Чунхон готов взорваться.

лопнуть, как воздушный шарик.

— Угу.

Чоноп кивает и тепло улыбается. потому что Чоноп понимает.

а ещё очень хорошо чувствует Чунхона.

тот не знает, как выразить это словами. это просто есть. словно Чоноп там, внутри, рядом с кусочком солнца. обжигает.

ночуют они опять вместе; Чоноп вновь надевает чунхонову футболку, которую уже считает своей. они до трёх ночи смотрят смешные видео на ютубе, а потом в дверном проёме появляется заспанный и сердитый Химчан, разбуженный смехом, и гонит их спать.

когда устроившийся на полу Чоноп перестаёт ворочаться и засыпает, Чунхон прикладывает руку к груди.

под ладонью вразнобой что-то тихо бьётся.

(словно мотылёк о стекло, Чунхон бы выпустил его на свободу, но он самую малость эгоистичный мальчик)

Чунхон засыпает под утро, когда не остаётся сил сидеть у окна, разглядывая яблоневый сад внизу; засыпает совершенно разбитый и уставший. он спит три бесконечно долгих часа — хотя это больше похоже на погружение в холодную мутную воду — и за это время успевает прожить чью-то жизнь от начала и до конца.

проснувшись, он совсем не помнит, кем был во сне.

может, мотыльком, посаженным в банку.

(в банке тесно для дрожащих крыльев и красная пластмасса крышки вместо неба)

8.

старый яблоневый сад снится ему следующие несколько дней, а ещё чоноповы руки на его плечах и чёрные, горькие химчановы глаза. Химчан у Чунхона во снах похож на кофе и на вкус он тоже как кофе.

Чунхон просыпается и чувствует его у себя на языке.

мама за всю неделю звонит всего один раз, но разговаривает с ней один Химчан, а потом , мрачный, запирается у себя в комнате.

Чунхон садится на пол в коридоре и прислоняется спиной к двери.

там — тихо.

в груди — тоже.


tbc~

---

Сижу, тупо пялюсь на открытую страничку с фб и зачем-то обновляю каждые минут 5. Обвновляю в самой-самой глупой надежде.

Очень захотелось вернуться немного назад. Когда были очень популярны банло. Знаете, когда Зело был действительно макной, а Ёнгук был действительно Ёнгуком. Я не объясню точно, но кто вспомнит прошлых банло - должен, наверное, понять. Было нежно и круто одновременно.
Хочется чего-то вроде экзистенс, тысяча сто одиннадцать часов тишины, аналгезия и т.д.

про панхимло и банчанов также сказать хочется. и если панхимло ещё как-то не особо меняются, то банчаны превращаются в типичную женатую пару, где жена истеричка, а муж требует жрать. хотя почему бы и нет, мм? =)

@темы: фанфики, B.A.P, БанЧаны, банло

---

Теперь знаю, что такое быстро покидать в сумку самые необходимые вещи на завтра и успеть свалить из дома, пока не вернётся отчим. Хорошо что бежать пару подъездов: в девятом часу вечера холодно, а натянуть я успела только лёгкую кофту.
Зайдя в тёплую и куда более родную квартиру, проверяю сумку и учебники. Вроде бы всё взяла. Хотя вроде бы и всё равно.
Здесь можно расслабиться. Только мысли о том, что завтра опять возвращатсья домой, что отчим опять будет говорить ( в основном плохое и даже, может быть, криком) не отпускают.

...

---

Про это сложно сказать "ломает". Про это не скажешь "всё в порядке". Состояние не состояния.
В такие моменты хочется просто очень долго и крепко спать.

А ещё много-много гифок с биэйпи. Здесь уже даже не спать хочется, а посидеть в уголке. Тихо-тихо, чтобы никто не трогал.

Болят ноги и спина, потому что танцы и грёбаная растяжка. --

такие дела.

@темы: B.A.P

---

Нет предела совершенству. Есть Чхве Чунхон, его бесконечные ноги, белая кожа, большие глаза и америка в крови.

@темы: B.A.P

---

но я её люблю. очень-очень люблю. это вообще моё. самое-самое "внутри".

23.08.2013 в 02:17

Пишет  Мугивара:

в моей жизни и голове, да и что там, сердце есть песня, которая делает очень больно одним фактом своего существования. делает больно до слез каждой строчкой, каждой нотой, каждой секундой. очень больно, очень грустно. я не знаю почему, хотя что там, прекрасно знаю, почему. как будто иглой тыкают в едва зажившую рану, отдирают кровяную корку и с наслаждением швыряют туда горсть соли.

она делает мне безумно больно.
до отвратительного желания закрыть глаза и биться о стену, пока не вылетит все дурное и не забудется.

а в живом акустическом исполнении я вообще перестаю понимать, где я кончаюсь и начинается вселенная.

---

До всего этого было так грубо стучаться в чужие окна. Это сейчас без смысла, но просто оно, кажется, в тему и нужно.

А ещё нужна она. Хотя бы просто видеть этот чёртов квадратик с её(или нет) фото. И меня просто топит изнутри. Клинит. И вообще не знаю, как этим управлять.

Только мешает что-то, с какой-то стороны. Словно не хватает искренности...

---